Дёрдь Конрад - Соучастник

Уеду отсюда, я здесь не нужен, не хочу ни с кем жить вместе. Не хочу касаться твоего тела: что из того, что оно лежит рядом? Я и тебя сумел забыть; хорошо просыпаться в одиночестве; а обеспечить себя — проще пареной репы. Мне лень все время прислушиваться к тебе — только ради того, чтобы время от времени полежать на твоем животе. Выбери себе одну женщину и люби ее до могилы — заповедь эту я не способен был ни соблюсти, ни высмеять. Я был твоим мужем; знаю: я непоправимо тебя оскорбил. Другие жены сначала немножко хвалят своих мужей, потом все с большим наслаждением ругают; душ, причесывание — и, раскрасневшись, бегут к нему. Мне в голову не приходит звонить своим прежним женщинам: что за дикое насилие над собой — бегать то к одной, то к другой. Со сколькими я ложился, только чтобы пополнить свой список; мы лежим, расслабленные, она щебечет; целая вечность, пока наконец я закрою за ней дверь прихожей. А эти вдохновенные действия, которые надо совершать над другим телом: поглаживать, мять, совершать толчки; душевная нежность или каторжная работа — кусок плоти вместо целого мира. Не хочу суетиться возле тебя; не хочу, чтобы надо было кому-то сообщать, что я иду в корчму; не хочу объяснять на рассвете, почему я никак не могу заснуть. Меня тянет прочь из дома, ты сварливо ворчишь, я не отвечаю; домой я не иду потому, что знаю, ты ждешь. Меня утомляет, что ты постоянно сопишь рядом, чего-то хочешь, живешь, требуешь, чтобы я беспрерывно радовался тебе. Ты здесь, ты говоришь чепуху, а мне приходится терпеливо отвечать. Сколько мне еще слушать твои детские воспоминания: например, как слон схватил хоботом соломенную шляпку бабушки. Я должен восторгаться, как ты седеешь, как ты не стареешь ни чуточки, даже морщины тебя только красят. Говорить ежедневно, как ты мне необходима. И да, и нет; я в общем спокойно могу без тебя обойтись. Ты не даешь мне забыть о себе, втискиваешься между мной и другими, хвастаешь, хнычешь. Сколько раз я слышал уже, что ты — старомодная, изысканная и гордая. Выскажи я, что я о нас с тобой думаю, ты расплакалась бы, ушла бы, потом вернулась; лучше — без этой сцены, лучше сэкономить немного нервов. Я чудовище, психопат, я оправдываю свои побеги; это я-то психопат? Когда я оказываюсь один, я тут же успокаиваюсь. Когда ты со мной, половина моего мозга обращена к тебе, даже тайные мысли мои принимают тебя в расчет. Не следи за мной, не указывай мне, не критикуй, не заискивай, ограничь свое присутствие в моей жизни. О, это пресное, унылое самоподавление! За что я наказан жить в этой стране и с тобой? Нас сблизила ненависть к диктатуре, ты приносила мне в тюрьму жареного цыпленка. Вечером ты одна входишь в пустую квартиру. Не жди меня, приведи мужчину, пусть он откроет бутылку, пусти его под одеяло к себе. Меня же — избавь от себя; пока я жив, я проживу без тебя, а потом — тем более.

Или будь — как целых девять месяцев была матушка — моим приютом, моим мирозданием. Ради меня она ела, спала, защищала меня со всех сторон, в ней я чувствовал себя хорошо. В своем изгнании я ностальгирую по дышащему ее лону; я часто готов пожертвовать гордым сознанием, что я — сам по себе. Несправедливо, что я кончаюсь там, где моя кожа; все, что не я, сильнее меня — разве это не унизительно? Здесь я подвержен всяческим бедам, вынужден с боем продираться через свои дни. Меня никто не спрашивал, хочется ли мне воевать. Мрачный, вхожу я на ринг, где мне нужно попасть в солнечное сплетение чемпиону по боксу.

Не знаю даже, кто я такой вообще. Относительно будущего я всегда по эту сторону, относительно прошлого — всегда по ту. Я уже не тот, кем был, и еще не тот, кем буду. Зачем каждый миг вытеснять меня из прошлого? Зачем у меня отбирают все, что мне хоть немного знакомо? Прокрадываться домой мне позволено лишь звериной тропой мечты, хотя всеми ощущениями своего тела я хотел бы быть дома.

Пока ты так упоительно взвизгиваешь, лоно твое каждой клеткой разговаривает со мной. Я всплываю из него лишь затем, чтобы погрузиться опять. Когда ты со мной, я не хочу быть настороже, обойми меня, укрой, поддержи во всех моих нуждах; не будь собой, будь мной. Не торгуйся: ты любишь меня, лишь когда я хороший. Люби и тогда, когда я злобен и глуп. Я отношусь к тебе с подозрением, я испытываю тебя: долго ли ты выдержишь?

Кому будет приятно, если разъяренные люди с оружием в руках вытащат его из теплой толпы и рявкнут: бего-ом марш! Марш — туда, где ты всегда на глазах! Лагерная охрана неисповедима: выпустили, велели бежать изо всех сил, дали небольшую фору. И на мотоциклах, верхом — в погоню! Малоутешительный рекорд — если схватят меня, ко всеобщему удивлению, далеко от лагеря. Я бы мог заупрямиться: мол, не побегу, останусь на месте; но — ладно, черт с ним, пускай лучше буду считаться беглым зэком. А коли так, то чего удивляться, если правоту мою не признают даже те, в чьем одобрении я позарез нуждаюсь.