Кот Бегемот - 99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

И, наконец, нам говорят, что христианство изначально — это глобальный проект по объединению всех людей в единое конструктивное целое. Это качественная перестройка всех отношений — личных, политических, экономических — с целью объединения всего человечества в единый живой, осмысленный и мыслящий, творческий и чувствующий организм, это преодоление земной ограниченности человеческого рода, это прежде всего умение найти самого себя, своё призвание и суметь соотнести его с задачами этого единого целого, это не только работа над собой, но и постоянный творческий поиск. Христианство — это не свечки в храме, не верба, и не иконки, висящие на приборной доске автомобиля, но нечто большее — модель иной, преобразованной Вселенной, это модель отношений людей друг к другу и к природе в целом, это цель жизни и всего человечества и нас самих. Тут мы чувствуем, что это и есть настоящее, мужское христианство.

Но увы! — выглядит всё это слишком абстрактно. И потому совершенно непонятно, как применить эти красивые словеса к нашей индивидуальной личности — в отличие, скажем, от вполне реальных свечек, просфорок и причастия. Из этой абстрактности, кстати, очень легко скатиться в подростково — протестантсткое отрицание всего исторического христианства вообще.

Ну так вот и нужно заняться этим 'сведением' общего, абстрактного, идеального, и своего, конкретного. Только тогда мы и поймём смысл христианства. Только в этом и может заключаться христианство наше, мужское. С другой стороны, цельное христианство может слагаться и как результирующая из мужского и женского его понимания — почему бы и нет? Разумеется, каждый выбирает 'в меру своей испорченности'. Но ведь воцерковляющимся христианам никто никогда мужского понимания не предлагал. Им предлагали вербочки, просфорочки и святую водичку. Им предлагали христианство, изначально подходящее лишь для женщин.

Совсем не обязательно огульно отвергать то, что было накоплено человечеством за 2 тысячи лет. Но почему бы нам, мужикам, не заявить о себе, почему бы нам не отыскать в христианстве наше — общее, творческое, мужское? 'Жизнь, имеющая иной, более высокий смысл, чем просто вращение среди радостей тленного мира… Тот, кто чувствует себя целиком обязанным земле, никогда не будет до конца счастлив' (В. Шубарт).

Мне скажут, что представленный образ 'мужского' христианства — нежизнен, это религия сильных духом одиночек. Мол, нужно не забывать и о потребностях широких масс, об их слабости, потребности в утешении, и всё такое. Но двухтысячелетний опыт 'удовлетворения' в первую очередь их плебейских религиозных нужд уже, считай, провалился. Почему бы не попробовать какой‑то другой вариант?

Упаси Бог, автор вовсе не против счастливой семейной жизни и не против детей. Кот обожает своего Котёнка, старается заботиться о нём, понимать его и общаться как можно больше. И автор вовсе не против самого потребления, и, подобно всем смертным, также предаётся всяким утопически — гедонистским мечтаниям — о таком хорошеньком макси — скутере, типа Suzuki Burgman, чтобы оттягиваться после работы над текстами, о гараже на охраняемой стоянке, и даже о Thorens'e c тонармом SME 3012… Я отнюдь не призываю кем‑то там и чем‑то там во имя непонятно чего жертвовать, совершать какие‑то невозможные подвиги, следовать за Христом, брать какие‑то ещё кресты… Ну разумеется, нет. Каждый живёт так, как ему хочется. Просто, не делая всего этого, не стоит называть себя христианином. Это не есть христианство. Это — бабство.

Это злейшая ересь — считать, что богатство, и вообще обеспеченная, сытая жизнь совместима с учением Христа. Это вещи взаимоисключающие (МФ. 6, 24). Как невозможно быть одновременно мужчиной и женщиной, так невозможно одновременно существовать в двух системах ценностей — женской и мужской. Одна из них неизбежно подчинит себе другую. И даже нетрудно предположить, какая именно: та, что 'прочно стоит на ногах' (то есть женская) начнёт со временем доминировать над мужской. И не нужно себя по — бабски утешать: мол, я и храм регулярно посещаю, и неплохие деньги зарабатываю. Так вот: можно не посещать. Самодовольство и самоуверенность, появляющиеся в душе от этих 'неплохих денег' полностью нейтрализуют любой христианский порыв.

Ну разумеется, если наш 'добытчик' спросит обо всём этом в церкви, ему заявят: уж лучше зарабатывать и посещать храм, чем вообще не делать этого. Угадайте, почему ответят так? А вот и не угадали: потому что церковь (в отличие от христианства) — и есть баба. А она, как известно, считает что всё совместимо со всем. Вообще‑то нельзя, но если очень хочется, то можно.