Алексей Моторов - Юные годы медбрата Паровозова

И тут пропал список. И не просто пропал, а вместе со старшей сотни, разбитной молодой бабой. Начался невероятный хипеж. Те, кто стояли за нами и уже смирились с тем, что им в лучшем случае отпустят утром, если что останется, начали орать, требуя нас вытолкать, кто-то полез без очереди, то тут, то там возникали драки. И когда нас уже было лишили законного права покупки, прибежала эта дура со списком. Пошла, оказывается, сок попить в гастроном. Ну, ей много чего сказали, и про нее, и про сок, и вообще.

За три минуты до закрытия я, сунув деньги, выхватил комбинезон красного девчачьего цвета, большого размера, на пять лет. В очереди я провел примерно десять часов.

Было около одиннадцати, я сидел и ужинал, не чувствуя вкуса еды, когда в коридоре вдруг зазвонил телефон. Звонил мой друг Ваня.

– Алексей, привет! Извини, что так поздно! Тут такое дело, Олечке в магазин комбинезоны финские привезли. Любой размер. Цвет – или синий, или красный. Только там переплата червонец. Если будешь брать, я завтра на дежурство могу захватить!

– Вань, повтори, будь любезен, – попросил я, чувствуя подступающий истерический смех, – какая переплата?

Ваня любезно повторил. Было слышно, как на заднем фоне его жена Оля, продавщица из детского магазина “Тимур”, громко проворчала:

– Не хочет – и не надо! Другие с руками и ногами оторвут!

Я с ней был полностью согласен. Назавтра у нашего Ромы имелось уже два финских комбинезона, овчинная шубка и дутые итальянские сапоги. И плевать, что семейный бюджет накрылся медным тазом.

А к чему я все это? А к тому, что я знаю, каково стоять в очередях.

Переезд на новую квартиру состоялся двенадцатого апреля. В углу едва показывал старый черно-белый телевизор, мы накрыли нехитрый стол, а через час начался салют. Многие наверняка решили, что эта пальба в честь Дня космонавтики, ну а нам с Леной была понятна истинная причина фейерверка.

Так страна решила отметить наше новоселье.

Телевизор у нас был допотопный. Старенький, черно-белый. Он стоял на двух сдвинутых табуретках и еле работал. Спасибо, что хоть такой. Нам его родственники на бедность отдали. Он показывал первые полчаса, а потом сдыхал. Тогда его нужно было выключить, пошевелить лампу на задней панели, и это давало ему жизни еще на один мизерный срок.

Меня нервировали частые перебои, время наступило такое, что телевизор стало очень интересно смотреть. Я сначала не мог себе внятно объяснить причину, а потом вдруг понял. По ящику заговорили человеческим языком, а не на оруэлловском “новоязе”.

Даже одиозная программа “Время” и та нет-нет да и запустит сюжет о нормальном житье-бытье, а то раньше дикторы несли такое и таким доведенным до полнейшего абсурда казенным языком, что иногда уже непонятно становилось: а что сказать-то хотели?

Все плуги, сеялки, культиваторы, картофелесажалки и другие почвообрабатывающие и посевные агрегаты поставлены на линейку готовности в колхозе имени Ленина Клинцовского района. Аттестационная комиссия приняла их с высокой оценкой. Для хранения машин здесь возведены гаражи, бетонированные площадки с навесами. Ускоренными темпами ведут восстановление техники и другие хозяйства Брянской области, механизаторы которой – одни из инициаторов всесоюзного соревнования за высококачественную подготовку техники к весне. Они стремятся весь ремонт почвообрабатывающих и посевных агрегатов завершить к концу года, а тракторов и комбайнов – не позднее марта. Повсеместно ремонтные бригады укреплены квалифицированными кадрами, среди которых немало слесарей-наладчиков, присланных шефами…

И в таком духе полчаса. Ну действительно, роботы для роботов говорят. Я уж молчу о таком сакральном действе, как трансляция партийных съездов.

Несколько дней с утра до вечера – бесконечная монотонная бубниловка штампованных лозунгов по бумажке. Мне вообще кажется, что вреда коммунистам это зрелище принесло гораздо больше, чем пользы. Смотреть на высшее руководство страны с эстетической – да, впрочем, как и с любой другой – точки зрения было тяжело. Старики, выходящие к трибуне, кряхтели, шамкали, булькали, отхаркивались.

Все они мало того что обладали отвратительной дикцией, так еще и неимоверно коверкали русский язык. Так всегда говорило простонародье, чернь. Они даже любимые свои слова “коммунизм” и “социализм” не могли произнести правильно, а почему-то вставляли туда мягкий знак, видимо бессознательно смягчая то непоправимое, что несли эти понятия человечеству. Вдобавок у большинства наличествовало мягкое фрикативное “г”, южные распевы, оканье и диалекты на любой вкус.