Миа Коуту: Божьи яды и чертовы снадобья. Неизлечимые судьбы поселка Мгла

— Вы счастливы, дона Мунда?

— Я не несчастна. Но и не счастлива.

Она объясняет: жить без счастья и горя — больнее, чем страдать. Настоящее наказание — не прожорливое адское пламя. Настоящая казнь — вечное чистилище.

— Жизнь научила меня: горя бояться — счастья не видать.

И улыбается, ощутив, как ее нежно щекочет бог весть какое воспоминание. Потом встряхивает головой, опирается рукой о колено, чтобы встать. И оказывается с врачом лицом к лицу.

— Разговоры разговорами, доктор, но давайте к делу.

— К какому делу?

— Вы лекарство принесли?

— Какое лекарство? Вашему мужу больше ничего не нужно.

— Доктор, вы забыли? Я просила такое лекарство, от которого ему стало бы хуже, от которого ему стало бы совсем плохо… чтобы он… ну я уже говорила…

Врач-португалец срывается с места и начинает ходить из угла в угол. Разговор внезапно становится невыносимо тяжелым.

— И не думайте об этом. Не рассчитывайте на меня. Я врач, я лечу людей…

— Так вылечите меня. Бартоломеу так болен, что он уже сам не человек, а болезнь.

— Я врач…

— Болен он, а больно мне. И так всегда. Но с меня хватит.

Мунда ставит сито на пол и хватает врача за руки. Только недавно Бартоломеу Одиноку сжимал ему пальцы, как будто хотел удержать его душу. Теперь жена Бартоломеу умоляет врача подарить мужу смерть, такую безболезненную и чистую, чтобы ни царапины от нее в памяти не осталось. Чтобы и речи не было ни о каком бессмертии. Ведь на самом деле Бартоломеу давно уже умер, а лекарство нужно только для того, чтобы он наконец вспомнил, что мертв.

Сидониу вырывается из ее рук и, отскочив, задевает сито. Рис рассыпается по земле. Врач бормочет извинения и чуть ли не выбегает на улицу.

Калитка все хлопает и хлопает ему вслед, будто вторит настойчивым просьбам Мунды:

— Не забудьте, доктор Сидоню. Не забудьте о лекарстве.

От доны Мунды веет нетерпением. Соломенный веер трепещет у ее лица. Но не потому, что ей жарко. Она отгоняет заразный дух медпункта, зловонный аромат болезни. С опаской идет она между больными, обходя тех, кто валяется на полу, кто стоит и сидит, подпирая стены. Никогда на ее памяти не бывало в медпункте такой толпы народу.

Эпидемия во Мгле нарастает. Все больше случаев лихорадки, бреда, конвульсий. Недавно приехавший португалец — здесь единственный врач, и ему не справиться. А может, болезнь вообще не из тех, что поддаются науке. Чтобы отогнать туман неизвестно откуда взявшейся напасти, дона Мунда нервно гоняет воздух веером. Потом заглядывает из коридора в окошко приемной и видит, что врач Сидониу Роза осматривает ребенка.

«В каждом враче есть что-то от матери», — думает она, глядя, как португалец, сложив ладонь лодочкой, поддерживает под попку больного младенца.

Ей вспоминается день, когда Сидониу приехал в поселок, и она увидела, как он вылезает из грузовика на остановке. Она пошла, держась на расстоянии, за незнакомым белым мужчиной, что-то ей подсказывало: иностранец приехал в поселок по делу, которое касается ее. У дверей медпункта взгляды Мунды и приезжего так резко пересеклись, что она с ним робко поздоровалась. Поколебавшись, португалец обратился к женщине:

— Я ищу сеньору Мунду Одиноку.

— Это я и есть.

— Я врач, командирован в поселковый медпункт.

— Ой, только не говорите, что вы от этих — как их? — от бесправительственных организаций.

— На самом деле я приехал ради вашей дочери Деолинды. Мы познакомились в прошлом году в Португалии.

Дона Мунда помолчала. Поправила платок, как будто собираясь с духом для вопроса, который она и хотела, и боялась задать:

— Так вы за моей дочерью приехали?

Глаза ее наполнились влагой, задрожали густые ресницы.

— Я приехал с ней повидаться, — ответил незнакомец. — Мы очень близки.

— Как вы сказали?

Начался роман во время конгресса, на который Деолинда приехала в Португалию. Оба думали: так, очередной эпизод. Любовный клубок ради того и замотан, чтобы его размотали. Но потом оказалось, что одним навязчивым воспоминанием дело не кончится. Переписка все длилась, множились клятвы и обещания. Пока внезапно Деолинда не перестала отвечать на письма. Врач то взвешивал свое нетерпение, то измерял тоску. И понял, что страданиям его меры нет. Он затолкал пожитки в чемодан, оформил документы, обменял деньги и отправился за море к любимой.

— Мне надо повидаться с Деолиндой, я больше не могу без нее.

— А вы разве не знаете, что Деолинды нет?