Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— А деньги вы принесли? — спросил молодой, не отрываясь от газеты, — он, по-видимому, углубился в решение шахматной задачи.

— Они так и лежат в конверте, — сказал Виктор. — Зарубежная валюта — это не наша область.

— Есть подозрение, что деньги фальшивые.

— Если я правильно понимаю, мы в состоянии войны с Британией, — сказал Виктор. — Почему это нас должно волновать?

— У нас есть отдел В-2… они попросили меня приложить эти деньги. То есть центр но борьбе с фальшивомонетничеством, на Принц Альбрехтштрассе, — пояснил полицейский. — Они занимаются и фальсификацией лотерейных билетов, произведений искусства, подписей, марок….

Георга, казалось, нисколько не взволновал намёк. Он застегнул плащ и направился к дверям.

— Вы должны поискать помощь где-то ещё, — сказал он. — Это совсем не наша область.

В марте произошло событие, заставившее их забыть свои проблемы: Мориц, по официальным сводкам, пропал без вести. Если не считать нескольких писем, пришедших с полевой почтой, они ничего не слышали о нём с тех пор, как он ушёл на фронт. Печальную весть принесла Сандра Ковальски — она виделась с матерью Морица. пожилой белошвейкой из Панкова. Она только что получила извещение из управления армии.

Почти год Георгу удавалось как-то мириться с фактом, о его возлюбленный на фронте и ничего не даёт о себе знать с тех пор, как их высадили в Севастополе и он участвовал в сражении, которое, если верить пропаганде, наши доблестные войска выиграли, но в то же время в чём-то и проиграли. После этого бои переместились на северо-запад. В январе Кавказскую армию перебросили на Сталинградский фронт для поддержки несущей тяжёлые потери шестой армии генерала Паулюса. Но репродукторы передавали из Сталинграда совершенно иную информацию, чем Би-би-си: Виктор и Георг регулярно слушали коротковолновый приёмник у себя в подвале. И где-то там, в заледенелой сталинградской степи, пропал без вести Мориц.

Когда наконец капитуляция шестой армии была признана официально, Георг был совершенно раздавлен. Виктор делал всё, чтобы как то его утешить, но без большого успеха — казалось, жизнь Георга разбита навсегда.

— Я так его любил… — сказал он как-то безжизненным тоном. — Никогда не чувствовал ничего подобного к другому человеку. Я мечтал прожить с ним всю жизнь…

Виктор часто вспоминал, как эти двое могли часами сидеть, держа друг друга за руки. Он вспоминал сдерживаемые восклицания страсти в комнате Георга. Он вспоминал взгляды, которые они бросали друг на друга, предварительно убедившись, что поблизости нет чужих… как два школьника, околдованные своими чувствами. Они и в самом деле были созданы друг для друга.

С приходом весны Виктор начал всё чаще исчезать из дома на Горманнштрассе. Он понимал, что Георгу хочется побыть одному.

Временное убежище предоставили ему «сёстры» Ковальски. Сандре и Кларе в своей двушке с окнами во двор на Линиенштрассе удалось создать островок счастья, здесь всё дышало любовью и надеждой на будущее. Обе были неизлечимые оптимистки. Войну мы проиграем, говорили они, но на руинах Германии вырастет новый, лучший мир, где власти перестанут вмешиваться в любовь. Все будут иметь право быть самими собой. Он с удовольствием погружался в сладкие волны их утопий, но нетерпение вновь гнало его из дома; он не находил себе места.

Впервые за много лет он опять начал ходить по музеям — и поразился, какой след оставила на них война. В здание художественной галереи угодила бомба. В национальной галерее половина залов пустовала — картины перенесли в бомбоубежище, оставшиеся полотна огородили мешками с песком. Скоро от немецкого искусства вообще ничего не останется, подумал Виктор, — с тем, с чем нацисты не успели разделаться сами, покончит война. Он брал с собой угольный карандаш и блокнот — ему пришла в голову безумная мысль скопировать всё, что можно, чтобы до потомков дошло хотя бы представление о том, что они потеряли. Но энтузиазм быстро испарился: задача была невыполнимой.

Всё чаще ноги приводили его в Тиргартен… он вспоминал того юношу в ночном трамвае. Тот всколыхнул в нём что-то, жажду любви, тоску… и превозмочь её он был не в силах. Среди редких прохожих он искал своих, но днём, и это он прекрасно понимал, никто не решится обозначить свой цвет.

Как-то вечером он спросил Сандру Ковальски, не могла бы она послужить ему прикрытием.

— Просто пройдёшься со мной чуть-чуть по парку, а потом оставишь меня и пойдёшь домой.