Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— Что они будут искать в первую очередь? — спрашивал Георг. — Наверняка же есть какая-нибудь рутинная процедура, если речь идёт о вновь обнаруженных работах.

— Думаю, немецкие реставраторы пользуются теми же методами, что и скандинавские. Проверяют устойчивость краски к алкоголю, ищут следы свинцовых белил. Рентген выявляет подмалёвок. Спектральный анализ красочного слоя…

— Справимся?

— Если зайдёт так далеко? Без сомнения!

— А как быть с провинансом?

— Это уже твои проблемы. Правда, что касается разорённых коллекций и военных трофеев… я имею в виду собрания Кана, консула Вебера, индустриального магната Кребса… коллекцию Дюре… боюсь, что их коснулась инфляция…

— То есть с разграбленными коллекциями Альфреда Розенберга и Геринга надо кончать?

— Вот именно. Я и сам бы заподозрил неладное…

Обсудив возможные мотивы новых старых картин.

Виктор попросил оставить его одного.

На первое полотно ушло около недели. Он аккуратно счищал красочный слой со старинного холста какого-то деревенского живописца, пока не обнажился плотный левкас грунта, по памяти набросал мотив одной из двух сравнительно малоизвестных картин Эренштраля (сцена охоты и интерьер ателье, обе находились в коллекции Грипсхольмского замка) и добавил кое-что с анималистских этюдов Мийтенса, как раз прибывших для реставрации. Вписал и несколько собственных деталей — вышло вполне конгениально. Усилил контуры заднего плана темперой. Потом дал полотну несколько часов просохнуть и наложил тонкий прозрачный слой масляного лака, строго по рецепту, вычитанному им в трактате самого Эренштраля.

Через двое суток картина, изображающая охотника с собакой, была готова. Осталось дописать задний план — ателье Эренштраля, много раз виденное им на самых знаменитых работах художника. Он смешал веронскую зелёную землю с зелёной умброй и наложил контуры. Для имприматуры [163]взял фисташковый лак, потому что он не растворяется в поверхностных лаках и к тому же даёт возможность работать по красочной поверхности тушью, как на обычной бумаге. Закрепив темперой, Виктор приступил к наиболее освещённым участкам кожи юного охотника. Основной тон — смесь коричневого с циннобером [164]. Присмотревшись, он смягчил немного свет, добавив золотистой охры. Для прорисовки деталей Эренштраль пользовался очень тонким мазком, поэтому Виктор начал с самой тонкой куньей кисти, а потом перешёл к чуть более широкому мазку. После пары часов возни с собачкой и ещё одной просушки он в несколько слоёв наложил светлые тона. В теневых участках просвечивала охра. Потом добавил разведённый бальзамическим скипидаром шеллак. Теперь почти всё было готово. Виктор поискал слабые точки, добавил белой темперы и нанёс несколько мазков чёрной и неаполитанской жёлтой — очень тонкой кистью. Собственно говоря, поправил он себя, это неправильное название — неаполитанская жёлтая, и это не такой уж немаловажный факт. Год назад он обнаружил, что в своей палитре Эренштраль пользовался не неаполитанской жёлтой, а другим, хотя и почти неотличимым пигментом. Чтобы получить нужный оттенок, он взял жжёный сурик и смешивал его с оловянной золой, пока не добился нужной пропорции. Он сообразил, что во всём мире этим секретом владеет он один и не стоит им с кем-то делиться, лучше сохранить его для себя, пусть он будет своего рода залогом успеха на будущее.

Первое полотно было готово. Юный охотник в меховых одеждах позирует со своей собакой на фоне ателье художника. Картина получилась поистине мастерской. Стиль и техника абсолютно, стопроцентно неотличимы от эренштралевской… и всё же Виктор чувствовал — что-то не так. Размышляя, что именно «не так», что внушает ему сомнения, он положил ещё один слой лака… и наконец понял — его работа была слишком совершенной, на полотне не было ни единой естественной ошибки, без которых не обходится практически ни один подлинник. Виктор понял, что ему необходимо преодолеть своё нежелание халтурить, потому что именно ошибки и небрежности отличают подлинник от слишком тщательной копии. Он взял кисточку чуть больше, чем требовала деталь, и, чувствуя отвращение к себе, неохотно положил неточный блик на глаз собаки. Обнаружив, что к холсту прилип волосок кисти, он оставил его на месте. Оставалось только состарить полотно.

Через две недели всё было готово. Георг, придя в мастерскую, не поверил своим глазам. Новые работы, стоящие на мольбертах, были совершенно неотличимы от окружающих их подлинников семнадцатого века. Они даже пахнут, как старые картины, изумился он, они выглядят даже старше, чем настоящие.