Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— Я выстраиваю новую коллекцию в чайном салоне, — пояснил он, провожая Виктора в соседнюю комнату.

Это была своего рода прихожая с эркером. На стенах висело много работ модернистов: Брак, Сутин, коллаж Пикассо, две маленькие работы маслом Шагала, Мондриан, а также полдюжины немцев, среди которых выделялось большое полотно Нольде. А рядом висела ещё одна картина, сразу привлёкшая внимание Виктора: «Борец» кисти Отто Дикса.

— Очень интересная работа, — сказал месье Мартель. — Немного спорная, но, по-моему, едва ли не лучшее из всего, что Дикс написал в малом формате.

Виктор был настолько потрясён, что долго молчал, не в состоянии произнести ни слова. Эту картину написал он сам — а моделью был Мориц Шмитцер.

— Что значит — спорная? — выдавил он наконец.

— После войны кое-кто оспаривал её подлинность, пока Дернер в Мюнхене не дал «добро». Вы понимаете, у картины смешной провинанс. Она, скорее всего, реквизирована у одного еврейского коллекционера из Берлина. Сейчас её внесли во все рабочие каталоги — Дикс сам подтвердил, что картина его.

Вот как далеко зашло, подумал Виктор, даже художник, чью манеру он подделал, признал картину своей. Он засомневался. Может быть, это память играет с ним в поддавки? Может быть, сами понятия подлинника и подделки перемешались в его сознании до того, что он уже не в состоянии их различить? Он подошёл к холсту, ещё раз его осмотрел. Нет, никаких сомнений — он написал эту картину в подвале на Горманнштрассе в начале 1941 года.

— Потом её продали на чёрном рынке, — продолжил Мартель, — высокопоставленные нацисты плевать хотелина навязанный ими самими идеал и скупали «вырожденческое искусство» по бросовым ценам, а иногда и просто конфисковали… не брезговали и кражами. Потом «Борец» оказался за «железным занавесом», послужил разменной монетой в сделках КГБ с западными службами… пока наконец не угодил на аукцион здесь, во Франции. Но некоторые эксперты продолжают утверждать, что картина подделана… разве это не парадокс? Они говорят, что Дикс признал картину своей, потому что до смерти боится, что и остальные его работы начнут подвергать сомнению. Искусство, кроме красоты, имеет и более будничные стороны… Недоверие заразительно… На карте стоят репутация, честь, престиж… не говоря уже о больших деньгах.

Вот-вот, подумал Виктор, после войны именно деньги вышли на первый план. Ставки повышались и повышались, деньги стали эталоном качества — какое раздолье для фальсификаторов!

Он вернулся в Стокгольм с ясным чувством наступающих перемен. В квартире над мастерской в Пеликаньем переулке его ждали три телеграммы. От Хольмстрёма — поздравление и благодарность за картину Рослина. От некоего Роберта Броннена — тот, с опозданием на год, всё же собрался его навестить и сообщал время прибытия поезда Берлин — Стокгольм и номер вагона. А третья телеграмма была от Государственной комиссии по антиквариату. Виктора Кунцельманна приглашали войти в состав вновь назначенной экспертной группы по разоблачению подделок.

— В мае сорок пятого Берлин напоминал пустыню, — задумчиво сказал Георг. Они сидели в кухне в Пеликаньем переулке, курили немецкие сигареты и потягивали рейнское вино. — Города не было. Целые кварталы превратились в кратеры. Некоторые районы просто исчезли — остались только фасады домов… театр сгорел, а кулисы остались. Среди развалин пробивали временные проходы… Почти никого нашего возраста. Целое поколение уничтожено или исчезло в лагерях военнопленных…

Из Вестенда в центр он добирался больше суток. Он ничего не узнавал, указатели исчезли, география перестала существовать. Больше всего, рассказывал Георг, его поразила тишина. В городе не было людей, а на деревьях как ни в чём не бывало пели птицы.

Горманнштрассе, где они жили когда-то, исчезла. На месте дома, где помещалась филателистическая лавка, был небольшой кратер, заполненный дождевой водой и мусором. Дерево, чья тень давала прохладу в жаркие дни, было расщеплено снарядом пополам. Призрачные фигуры рылись в развалинах в поисках еды и топлива…

Осенью он случайно встретил Сандру Ковальски на развалинах вокзала Цоо. Сандра и Клара в конце войны жили на хуторе под Потсдамом, а сейчас продавали овощи на чёрном рынке. Они предложили Георгу жить у них на диване — теперь они снимали комнату на площади Савиньи.

Пригодились фальшивые фунты. Он начал с продуктов питания и топлива — носил по домам, как разносчик в старину. Тогда было время, когда семейные реликвии выменивали на несколько мешков картошки или центнер угля.