Алан Холлингхёрст - Линия красоты

— Ну, если судить по внешности… — начал Ник.

— Скажите-ка мне, что это за человечек в очках? Вот тот, что танцует с министром внутренних дел?

Ник рассмеялся ее шутке:

— Я его где-то видел.

— Это Свирепый Аналитик, — ответила Рэйчел.

— Кто? Нелепый?..

— Так его дети называют, — чуть громче объяснила Рэйчел. — Свирепый Аналитик. Питер Краудер, журналист.

— А, читала его в «Мейл», — кивнула леди Патридж.

— Ах да, конечно… — проговорил Ник.

В самом деле, Краудер как будто танцевал с министром внутренних дел — придвигался к нему все ближе и ближе, заглядывал в глаза, склонялся к самому его лицу, задавая вопросы, и выпрямлялся, словно услышав небывалое откровение, едва тот принимался отвечать. А министр, огромный, грузный, вежливо отвечал ему с кивками и неуклюжими поворотами корпуса.

— Не могу сказать, что он мне понравился, — проговорила леди Партридж. — За обедом говорил какой-то вздор о… о цветном вопросе. Я сидела довольно далеко от него, но все время его слышала. Ну, знаете, о расизме, — в ее устах это слово прозвучало как грубая брань.

— Об этом говорится много разного вздора, — благодушно заметил Ник, и старая леди окинула его оценивающим взглядом.

Джеральд, с терпеливой улыбкой на устах и ревностью во взоре, двинулся спасать министра. Он отвел его в уголок, усадил в кресло, сам присел рядом, наклонился к нему, почти приобнял, быстро огляделся кругом, словно подготовил сюрприз, — и вдруг застрекотала камера и защелкали вспышки.

— А, «Татлер»! — проговорила леди Партридж. — Наконец-то! — И, поправив волосы, придала лицу выражение… то ли кокетливое, то ли властное, то ли гостеприимное, то ли мудрое — трудно сказать.

Кэтрин тащила Ника и Пэта Грейсона по тусклому коридору навстречу грохоту музыки.

— Как ты, дорогая? — спросил Ник.

— Извини, дорогой. Все нормально. Просто эта кошмарная речь… Я поняла, что ни секунды больше не выдержу!

Держалась она уверенно и живо, но какая-то замедленная игривость движений подсказала Нику, что Кэтрин под кайфом.

— В самом деле, говорил он по большей части о себе.

Презрительная усмешка Кэтрин сделала бы честь ее бабушке.

— Речь отличная, только не для этого случая. Лучше бы приберег ее на свой день рождения.

— А по-моему, все было не так уж плохо, учитывая… — начал Пэт, но, что следует учитывать, не договорил.

Пэт Грейсон относился к категории гостей, которых Джеральд в своей речи назвал звездами экрана: в «Седли» он играл лощеного мошенника, и поразительно было, насколько старше, мельче и как-то жальче он выглядит в жизни. «Седли» — любимый сериал матери Ника; интересно, догадывается ли она, что Пэт голубой?

— Право, не знаю, стоит ли… — протянул он, когда они уже входили в курительную комнату.

Но Кэтрин потащила его за собой в толпу, где он принялся шустро приплясывать вокруг нее, щелкая пальцами и сексуально играя бровями. Выглядело это весьма жалко, и, кажется, именно это Кэтрин и нравилось. Ник словно видел злую пародию на самого себя в будущем. Он отвернулся и пошел прочь через зал — и тут же попал в середину вопящей и хохочущей толпы. Кто-то крикнул: «Эй, да это же старина Ник!», кто-то другой стиснул его в потных объятиях. На душе у Ника потеплело — может быть, и выпитое бренди наконец подействовало: на секунду он устыдился своего презрения к старине Пэту и того, что притворяется своим в компании натуралов, но тут же об этом забыл, когда Тим Карсвелл схватил его за плечи и закружился с ним по залу, обжигая щеку влажным дыханием. Они кружились, пока оба не зашатались, готовые упасть; с возгласом «Ух ты!» Тим отпустил Ника, постоял, пошатываясь, приветственно поднял руку и двинулся прочь.

— А что наш именинник? — спросил Ник у Софи Типпер.

Софи, все время танцевавшая только с Тоби, глянула через плечо. Ник обоих чмокнул в щеки, прежде чем они успели увернуться, и прокричал Тоби в ухо:

— Ну как наш вертопрах?

Тоби молча поднял большой палец, а потом танец унес их прочь.

Ник уже не стыдился танцевать. Его душил воротничок, он обливался потом, расстегивал и снова застегивал пиджак и наконец, заметив в дальнем конце комнаты открытое окно, подобрался к нему и высунулся по пояс, жадно вдыхая сырой ночной воздух и запах дождя. У окна на банкетке сидела Мартина; в прерывистом зеленом свете лицо ее казалось немолодым и измученным.

— При-ивет! — пропел Ник, присев перед ней. — А где Уани? Разве не с тобой?

Она оглянулась, пожала плечами: