Алан Холлингхёрст - Линия красоты

— Денег он не жалеет, а это для меня главное, — сказал он.

— Еще бы! — сказал Ник и достал из кармана презерватив.

— Ну что ж, поехали, — сказал Триштан.

Внизу Джеральд прощался с премьер-министром. Прощание длилось минут десять: Джеральд лично усадил госпожу премьера в машину, не обращая внимания на дождь, и вид у него при этом был торжествующий и счастливый. За оградой все еще гремели и вспыхивали запоздалые фейерверки. Рэйчел и Пенни, стоявшие в дверях, смотрели, как Джеральд, оттеснив полисмена в штатском, сам захлопывает дверцу машины, согнувшись при этом в счастливом невольном поклоне. «Даймлер» с рычанием двинулся вперед, а дождь все лил, и лил, и тонкие водяные нити сверкали в свете уличных фонарей.

Ник отправился на избирательный участок рано утром, на машине, взяв с собой Кэтрин. Она встала в шесть, чтобы посмотреть на Джеральда в программе «Доброе утро, Англия». Весь долгий месяц избирательной кампании Кэтрин отказывалась смотреть телевизор, но теперь, когда Джеральд и Рэйчел уехали в Барвик, не отходила от экрана.

— Ну как он? — спросил Ник.

— Да показали всего минуту или две. Сказал, тори победили безработицу.

— Чересчур сильно сказано, по-моему.

— Я сразу вспомнила леди Типпер. Помнишь, она говорила, что восьмидесятые — прекрасное десятилетие для служащих?

— Что ж, скоро все закончится.

— Что? А, да, выборы. — Кэтрин смотрела в окно, где моросил мелкий дождь. — А восьмидесятые, мне кажется, будут длиться вечно.

Они ехали по Холланд-Парк-авеню: слабый свет пасмурного утра почти не проникал под шатер древесных ветвей, и летнее утро казалось осенним вечером.

Такой вот хмурой погоды в день выборов больше всего опасаются организаторы.

— Джеральд ведь не может не пройти, правда? — спросил Ник. За весь месяц никто на Кенсингтон-Парк-Гарденс не осмеливался задать вслух этот простой вопрос.

Кэтрин перевела на него мрачный взгляд.

— Знаешь, если он не пройдет, это будет просто чудо.

На избирательном участке им вручили бюллетени: женщина за стойкой покраснела и заулыбалась, увидев фамилию «Федден» и адрес. Нику ее реакция показалась назойливой и излишней. В восемьдесят третьем Кэтрин свой бюллетень испортила, а на этот раз пообещала проголосовать за партию вегетарианцев-визионеров. Стоя в оклеенной фанерой кабинке, Ник вертел в руках толстый восьмигранный карандаш. При голосовании он всегда испытывал пьянящее чувство безответственности, словно школьник, прогуливающий уроки (хоть сегодня и был выходной). Пусть голосование обставлено сотней разных законов и правил — в кабинке он предоставлен самому себе, и то, что он здесь сделает, навсегда останется тайной. Он занес карандаш над кандидатом от лейбористов и Альянса, затем нахмурился и решительно поставил крестик напротив кандидата от «зеленых». В конце концов, консерваторы все равно пройдут.

Конечно, в некоторых районах имелись сомнения — кампания лейбористов прошла весьма успешно. Нику и самому казалось, что реклама у них куда остроумнее, чем у тори. «В Британии бедные становятся все беднее, а богатые… богатые становятся консерваторами!» — над этим рассмеялся даже Джеральд. В общем, Джеральд полагал, что организаторы перегнули палку: чересчур утомительная и надоедливая, кампания способна скорее отпугнуть избирателей, чем их привлечь.

— Знаешь, лучшее, что мне следовало бы сделать одиннадцатого мая, — говорил он Кэтрин, — это свалить куда-нибудь в отпуск этак на месяц. Лучше всего — на сафари.

Кэтрин называла нынешние выборы «голосованием за рожи в ящике», и Джеральда это раздражало.

— Не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение, киска, — говорил он, прихорашиваясь перед зеркалом в ожидании фотосессии для местных новостей. — Выборы без участия телевидения вообще невозможны. Да оно и к лучшему. Это значит, что не нужно мотаться и встречаться с избирателями самому. В сущности, если начнешь выступать перед ними лично, они просто со скуки умрут, потому что все это уже слышали по телевизору.

— Может быть, не только поэтому? — добавила Кэтрин.

К некоторому удивлению Джеральда, его не приглашали в ток-шоу и на телеконференции, где неустанно блистала сама леди. Сам же он появился лишь во «Времени вопросов» на Би-би-си-1, где должен был заменять внезапно заболевшего министра внутренних дел, но в основном гнул свою линию. Там он обменивался тонкими остротами с Робином Дэем, которого встречал в обществе, и с раздражительным лейбористом, требовавшим ядерного разоружения. Ник и Рэйчел смотрели эту передачу дома. Джеральд в собственном кабинете на экране телевизора казался каким-то чужим: камера сделала его толще и одновременно заострила черты лица. Пока выступали его оппоненты, он мрачно вертел в руках перьевую ручку, и платок в его нагрудном кармане пылал, словно пламя факела. Защищая Европу, он упомянул, что владеет домом во Франции и отдыхает там каждое лето. Еще сказал, что в стране существуют десятки тысяч рабочих мест — безработным надо только встать с дивана и оглядеться вокруг (тут в зрительном зале раздался свист и крики: «Позор!») Вообще программа была довольно примитивна, рассчитана «на простых людей» — сложных вопросов и долгих споров ведущий явно старался избегать. Рэйчел раз или два качала головой и неодобрительно посмеивалась. Обаяние Джеральда камера тоже огрубила: легкость и непринужденность исчезли, остался лишь грубый напор. Какой-то человек из зала, очень похожий на Сесила, барвикского зануду-социалиста, поднялся и сказал, что такой богатый человек, как Джеральд, едва ли способен позаботиться о нуждах бедняков: Джеральд начал яростно отбиваться, однако по лицу его и слепой мог бы заметить, что бедняки в самом деле очень мало его интересуют.