Алан Холлингхёрст - Линия красоты

— Боже мой, — сказала она, — не говори мне об этом домике!

— Почему?

— Джеральд из-за него мне такой концерт устроил! Набросился на меня, как горилла!

— A-а… Да, я слышал, как вы ссорились. — Нику представился Джеральд, распекающий дочь: нахмуренный, с гневно поднятыми плечами — в самом деле, похож на гориллу.

— Видишь ли, ее милость леди Типпер обнаружила в унитазе использованную резинку. Представляешь, как она расстроилась! Утреннее омовение оказалось безнадежно испорчено!

— Ура! — проговорил Ник и широко улыбнулся ей, судорожно просчитывая в уме различные вероятности.

— Так что Джеральд был нами очень недоволен.

— Удивительно, как она догадалась, что это такое!

— Кошмар какой-то, — продолжала Кэтрин. — В самом деле, мы же все взрослые люди!

— Конечно…

— А в доме этим заниматься нельзя, там все слышно.

— Да, понимаю, это… гм… это проблема.

— И знаешь, что особенно странно?

Кэтрин устремила на него загадочный взгляд, и Ник заерзал, чувствуя, как тает и испаряется на глазах его маскировка. На губах его выдавилась жалкая улыбка — улыбка пойманного преступника.

— Мы ведь вчера этим занимались без презерватива .

— Презерватив нужно использовать всегда, — сказал Ник. — Какой в нем смысл, если иногда его надевать, а иногда нет? Ты же не можешь знать…

— О, Ник, Джаспер — совершенно невинный мальчик. У него никого нет и не было, кроме меня.

— Но если вдруг…

— Во всяком случае, это был не наш презерватив, — решительно вернулась к теме Кэтрин.

— Может быть, с прошлого раза остался… — пролепетал Ник; он видел, как Кэтрин, подобно героям Агаты Кристи, перебирает в уме всех возможных и невозможных подозреваемых — и не сомневался, что она, как Пуаро, уже входя в комнату, знала имя виновного. Однако, когда она повернулась к нему, он прочел на ее лице изумление, недоверие, почти отвращение.

— Боже, какая же я дура! — проговорила она.

Ник смотрел на нее, а она — на него. Стыд в нем боролся с гордостью — гордостью за искусный обман.

— Согласись, он и вправду классный парень, — сказал он.

Кэтрин снова села; вид у нее был возмущенный.

— Я больше так не думаю, — отрезала она.

— Он тебе нравился, пока ты считала, что он обманывает меня, — осторожно начал Ник, — но сразу разонравился, когда оказалось, что он обманывает тебя.

У него промелькнула мысль, что за хитроумным обманом непременно должно скрываться что-то очень простенькое, возможно, даже грязное, а нечто неожиданное, удивительное и прекрасное, напротив, должно маскироваться самыми простыми средствами. К какому разряду относится их с Уани роман, он додумать не успел.

— Конечно, это все ради него, — пояснил он.

— Не понимаю, как он это выносит?

— Секретность? Или меня?

— Ха-ха.

— Ну, что касается секретности… — Как правило, Ник был не слишком хорош в спорах — не умел приводить логические доводы и аргументы даже в пользу своей позиции, не говоря уж о чужой; но доводы в пользу Уани он повторял себе неоднократно, пытаясь убедить самого себя, и поэтому теперь отчеканил без запинки: — Он — миллионер, он — ливанец, единственный ребенок в семье, у него есть невеста, а отец его — настоящий психопат.

— А как все это началось? — продолжала расспрашивать Кэтрин; от его ответа она отмахнулась, видимо сочтя доводы слишком очевидными или, напротив, чересчур сложными. — И сколько уже продолжается? Я хочу сказать… боже мой, Ник!..

— Э-э… около шести месяцев.

— Полгода! — Ник не понял, слишком много это или слишком мало. — А эта бедная француженка, она-то ждет… Надо ей написать!

— Ничего подобного ты не сделаешь. Пройдет год, и эта бедная француженка выйдет замуж за одного из самых завидных женихов в Англии.

— Ага, за ливанского гомика с отцом-психопатом…

— Нет, дорогая. За очень красивого и очень богатого молодого человека, который сделает ее очень счастливой и подарит ей много-много чудесных детей, — твердо ответил Ник.

— А ты?

— Что я?

— Когда он женится на своей бедной француженке, ты будешь трахать его в задницу, как раньше?

— Разумеется, нет, — раздвинув непослушные губы в улыбке, ответил Ник. — Я буду жить своей жизнью, а он своей.

Кэтрин покачала головой.

— Ох уж эти мужчины! — проговорила она.

Ник неловко рассмеялся, понимая, что его одновременно осуждают и жалеют.

— В самом деле, Кэтрин, обещай, что никому об этом не расскажешь.

Кэтрин задумалась, склонив голову набок — больше для того, чтобы подразнить Ника, но не только. Он понимал, что с ней сейчас происходит. Тайная, запретная любовь как нельзя лучше отвечает ее склонностям и убеждениям; однако она поражена обманом и обижена тем, что Ник ей не доверял. В наступившей тишине вдруг ясно послышался скрип ступенек и стук шлепанцев — шаги Ник узнал сразу. Он закусил губу, сморщился и наклонил голову, словно в молитве. Уани шел к себе — должно быть, переодеться; переодевался он необычайно часто, словно старался соблюдать этикет, на который все прочие здесь давно махнули рукой. А может быть, дело было не в этом — просто новые, тщательно отглаженные белые льняные брюки или яркая шелковая рубашка служили зримым извинением для его внезапного подъема сил, живости и энергии: он словно уходил со сцены и тут же возвращался под гром беззвучных аплодисментов. У двери Ника он остановился — они с Кэтрин видели тень на полу — поколебался, видимо удивляясь, почему дверь закрыта. Затем вошел к себе, закрыв за собой дверь, и несколько секунд спустя на двери звучно щелкнул запор. Засовы в этом доме гремели и грохотали так, что свежий человек от этих звуков испуганно вздрагивал.