Дорис Лессинг - Великие мечты

Ребекка подошла к Сильвии, помогла ей встать, и вдвоем они пошли в комнату Сильвии. Черная женщина уложила белую на кровать, и та опустилась голову на подушку, прикрыла глаза ладонью. Ребекка встала возле кровати на колени и обняла Сильвию за плечи.

— Бедная Сильвия, — проговорила она и запела детскую песенку — колыбельную.

Рукав платья Ребекки свободно висел вокруг ее плеча. Прямо перед глазами сквозь неплотно сжатые пальцы Сильвия видела эту худую черную руку, а на ней — язву. Эти язвы были ей слишком хорошо знакомы. Только этим утром она осматривала женщину с такими же. Плачущий ребенок, которым только что была Сильвия, исчез, на его место вернулся врач. У Ребекки СПИД. Теперь, когда перед ней было явное доказательство, она не могла больше таить от себя то, что знала, конечно, уже давно: у Ребекки СПИД, и поделать с этим Сильвия ничего не может. Она закрыла глаза, притворилась, что засыпает, и вскоре услышала, как Ребекка тихо выходит из комнаты.

Сильвия неподвижно лежала на спине. Потрескивала раскаленная железная крыша. Сильвия глянула на распятие. Потом посмотрела на разнообразных дев в синих облачениях. Она сняла четки с крючка в изголовье кровати, подержала в пальцах. Стекло бусинок было теплым, как человеческая плоть. Сильвия повесила четки обратно.

Напротив нее женщины Леонардо заполняли половину стены. Насекомые уже добрались до прекрасных лиц, края репродукций превратились в кружева, пухлые детские конечности покрылись пятнами.

Сильвия заставила себя подняться с кровати и пошла в деревню, где ее дожидалось множество разочарованных людей.

«Внучка известной нацистки, дочь активного деятеля коммунистической партии, Сильвия Леннокс нашла укрытие в сельской Цимлии, где открыла частную клинику на средства, украденные из местной муниципальной больницы».

Проблема была в том, что до этой безграмотной страны еще не дошло, что коммунизм отныне не политкорректен, да и слово «нацист» не имело здесь того эффекта, как в Лондоне. Многим гражданам Цимлии нацисты даже нравились. Существовало только два эпитета, способных вызвать однозначную реакцию. Это «расист» и «южноафриканский агент».

Роуз знала, что Сильвия не расистка, но, поскольку она была белой, большинство черных с готовностью наградило бы ее этим званием. Однако достаточно будет единственного письма в «Пост» от любого негра, утверждающего, что Сильвия — друг чернокожих, чтобы это опровергнуть. Значит, нет. А как насчет шпионки? Но и тут не все так гладко. В то время, незадолго до падения апартеида, шпионская лихорадка среди соседей Южной Африки достигла своего апогея. Всякий, кто родился в Южной Африке или когда-то жил там; кто недавно ездил туда в отпуск; у кого были там родственники; кто высказывал недовольство положением дел в Цимлии или предполагал, что можно было бы лучше управлять страной; кто занимался «саботажем» на предприятиях или в учреждениях, то есть терял или ломал оборудование (коробку с конвертами или полдюжины болтов); в общем, всякий, кто вызвал хотя бы малейшее неодобрение, мог быть назван и назывался агентом Южной Африки — которая, разумеется, делала все, что в ее силах, лишь бы только помешать своим соседям. В такой атмосфере Роуз не составило бы труда поверить самой и убедить других в том, что Сильвия работает на Южную Африку, но когда вокруг столько шпионов, этого будет недостаточно.

Потом Роуз повезло. Телефонный звонок из приемной Франклина обеспечил ее приглашением на прием в честь посла Китая, где собирался появиться и сам Вождь. Прием проходил в гостинице «Батлерс» — в самой лучшей гостинице. Роуз надела платье и пришла заранее. Всего несколько недель провела она в Цимлии, но на любом приеме или вечеринке она уже знала, по крайней мере в лицо, почти всех приглашенных. Вообще же ее знакомые делились на две группы. Первая — журналисты, редакторы, писатели, университетские сотрудники, экспаты, представители негосударственных организаций, то есть довольно смешанная публика, причем умная (Роуз не доверяла умным людям, так как подозревала, что они смеются над ней) и до сих пор по большей части белая. Это были простые, независимо мыслящие, трудолюбивые люди, и многие из них еще верили в будущее Цимлии, хотя кое-кто уже разочаровался. Вторая группа, та, которая соберется и на этот прием и с которой Роуз чувствовала себя как дома, состояла из правителей и боссов, вождей и министров, то есть людей, наделенных властью, в основном — чернокожих.