Пол Остер - Сансет Парк

Он думает об этом, как о шестимесячном тюремном заключении без права на досрочный выход из-за примерного поведения. Праздники Рождества и Пасхи позволят Пилар навестить его, но он будет заключен в свою камеру на все шесть месяцев. Он не должен мечтать о побеге. Никаких вырытых тоннелей посередине ночи, никакого противостояния охранникам, никакой перерезанной колючей проволоки, никаких бешеных собачьих погонь в лесу. Если он сможет протянуть свой срок без особых проблем и удержит себя в руках, он окажется на автобусе, направляющемся во Флориду двадцать второго мая, а на двадцать третье он будет с Пилар праздновать ее день рождения. До тех пор он как-нибудь протянет, задержав дыхание.

Удержать себя в руках . Эту фразу он продолжал повторять во время всего путешествия, во время семи телефонных разговоров с ней за тридцать четыре часа, проведших им на дороге. Ты должен удержать себя в руках . Когда она не рыдала в телефон или не слала проклятия в адрес ее маниакальной сучки-сестры, она, похоже, понимала, чего он хотел донести до нее. Он слышал себя, повторяющего вновь и вновь простые слова, которые еще два дня тому назад он не мог представить, как сказанные им, и все же, только часть его верила в произнесенное. Они должны быть сильными. Это был тест, и их любовь станет только глубже от этого. И там еще присутствовал совет, напутствие хорошо учиться в школе, помнить о хорошем питании, о том, чтобы ложиться спать пораньше, регулярно менять масло в машине, читать книги, оставленные им. Был ли это муж, говорящий со своей будущей женой, или отец, говорящий с ребенком? Немного и того и другого. Это был Майлс, говорящий с Пилар. Майлс, старающийся поддержать девушку, поддержать самого себя.

Он входит в Больницу Для Сломанных Вещей в три часа дня понедельника. Так было условлено. Если бы он пришел после шести часов, он должен был бы направиться прямиком в дом на Сансет Парк. Если бы он появился в течение дня, он повстречался бы с Бингом на его работе на Пятой Авеню в Бруклине. Колокольчик звякнул, когда он открыл и закрыл дверь, а, войдя внутрь, он удивился, каким маленьким было помещение, наверняка, самой маленькой больницей в мире, думает он, сумрачный захламленный храм с древними печатными машинками на витрине, с фигурой индейца магазина курительных принадлежностей, стоящей в дальнем левом углу, с моделями бипланов и монопланов, болтающихся под потолком, и стенами, покрытыми вывесками и плакатами, рекламирующими товары, покинувшими Америку десятки лет тому назад: жевательную резинку Блэк Джэк, сетку для волос О’Делл, витаминные добавки Геритол, таблетки Картер’с Литтл Ливер Пиллз, сигареты Олд Голд. От звука колокольчика из задней комнаты за прилавком появляется Бинг, выглядящий еще шире и с еще бóльшим количеством волос повсюду, чем он помнил его, большой, широко ухмыляющийся увалень, надвигающийся на него с распростертыми руками. Бинг — это улыбки и смех, это медвежьи объятия и поцелуи в щеки; и Майлс, пойманный врасплох таким сентиментальным приветствием, сам взрывается смехом, когда с трудом вырывается из железных объятий друга.

Бинг закрывает Больницу пораньше, и, подозревая, что Майлс проголодался после длительной дороги, он приводит его по Пятой Авеню через пару кварталов туда, где находится его любимое обеденное место, в видавшую лучшие времена забегаловку, в которой подают рыбу с чипсами, пастуший пирог, домашнюю колбасу с картофельным пюре, полный ассортимент еды британской морской империи. Не удивительно, что Бинг так раздался вширь, думает Майлс, обедая в этой жироварне несколько раз в неделю, но, сказать правду, сейчас он умирает с голоду, и что может лучше горячего пастушьего пирога наполнить желудок в этот холодный день? В то же время Бинг рассказывает ему о доме, о своей музыкальной группе, о неудавшейся любви с Милли, разбавляя свой рассказ короткими репликами о том, как хорошо на его взгляд выглядит Майлс, и как он рад вновь увидеть его. Майлс почти не отвечает, он занят едой, но в то же время поражен воодушевлением и разящим наповал доброжелательством Бинга; и чем больше Бинг говорит, тем больше ему кажется, что его друг по переписке прошедших семи лет — все тот же человек, каким он видел его в последний раз, немного старше, конечно, немного самоувереннее, очевидно, но по сути — тот же человек, хотя он, Майлс, стал совершенно другим, не тем ягненком из стада семь лет тому назад.