Роман Солнцев - Поперека

– Не-ет, всё прощать нельзя-я!.. – вдруг замотал головой Кирилл и поднял-таки рюмку водки, хотя ему пить нельзя из-за контузии, которую он заработал на Кавказе. – Это что же будет, если и Пашке Мерседесу простить, что он кинул наших? Борису Абрамычу, который Басаеву деньги давал? – Кирилл выпил и еще себе налил. – Не-е, так не будет!

– Почему? – тихо возразил отец Владимир, теребя жидкую бородку. – В Библии сказано: “Какою мерою мерите, такою же отмерится и вам”.

– Что он мне сделает из своего Лондона?! – крикнул Кирилл. – Вот приедь он сюда... я и без суда бы с ним разобрался.

– Тихо, тихо... – заворковал по отчески начальник колонии, вновь простирая длинные руки над столом. И на минуту разговор стал спокойнее.

Но лучше бы Кириллу не пить. После того, как все хором гаркнули “горько!” и Кирилл поцеловал свою молчаливую невесту, он выпил еще и вдруг начал кричать, что только казаки спасут Россию. Но при этом, раскрасневшись, как большое пухлое дитя, смеялся во все горло, и трудно было понять, всерьез он это заявляет или нет.

– Саблями, саблями помашем!.. Нагайками, нагайками порядок наведем!

А заключил и вовсе несуразным тостом:

– Выпьемте за то, чтобы скорее мы пришли с Зюганкиным к власти! Вот тогда всю интеллигенцию и повесим на заборах сушиться, как штаны после дождя!

Полковник укатывался от смеха, а Наталья, побледнев от страха, шептала сыну:

– Ну как ты можешь? – И людям за столом. – Да он шутит, шутит! Всю жизнь такой!

Поперека, дергая шеей, встал и начал рассказывать анекдот, чтобы как-то развеять неприятное впечатление от слов сына:

– Двоечник Вася пришел из школы и говорит маме... Мама!

В эту минуту Кирилл сжал кулаки и неожиданно повалился на пол, и, мяча непонятное, стал дергать ногами. Это был припадок. Такого с ним давно не происходило.

– Врача!.. – опрокидывая стул, воззвала Наталья.

– Где телефон? Тут есть телефон?!

Полковник, достав сотовый, тыкал в кнопки.

Сухопарый Поперека опустил возле сына на колени:

– Киря... милый... – ловко обнял его, зажав руки и ноги... сын двинул ему коленом в живот... глаза у него были распахнуты и бессмысленны...

Вокруг бегали, кто-то сказал:

– Пока в эту тьмутаракань доберутся... его надо на воздух.

Петр Платонович, собравшись с силами, поднял сына на руки и почувствовал, как в спине или в груди что-то щелкнуло. “Ничего. Как-нибудь”.

Полковник подскочил и помог, ухватил Кирилла за плечи. Они вытащили больного в раздевалку, где по каменной склизкой лестнице с ночной улицы лился холодный воздух.

– Сыночек, – плакала Наталья.

– Киря... – стонала невеста, оглаживая жениху лицо. Впервые она сегодня заговорила. – Очнись, пожалуйста.

– Довели русских парней, – цедила мать невесты, неприязненно оглядывая чернявых хозяев кафе, стоявших в стороне. – Чё уставились?! Дайте мокрое полотенце!.. Или вы не умываетесь?!

Когда приехала “скорая помощь”, Кирилл уже очнулся. Увидев людей в белых халатах, медленно, опираясь кулаками о стену, поднялся на ноги.

– Всё, всё... прошло... никуда не поеду... спасибо...

– Значит, по пьянке вызвали? – сурово спросил один из врачей.

Поперека-старший и полковник шепотом объяснились с медработниками, извинились, всучили им бутылку водки со стола, и машина с красным крестом укатила.

Постояв с полчаса на улице, Кирилл спустился в подвальчик все с той же, как бы легкомысленной улыбкой могучего краснощекого человека.

– Это так... это у нас бывает... – небрежно пробормотал он. – Это мы выходим на связь со вселенной...

И за столом облегченно заговорили о йоге, о космосе, о том, что мы дети великого Духа.

И мать невесты Мария Ильинична изумила всех знанием этого предмета, хоть по специальности – простой бухгалтер.

– У каждого из нас семь тел. Физическое... эфирное... астральное... ну и так далее... если проще: тело простое, тело жизни, тело желаний, тело мыслей, тело Высшего разума... И всё что мы тут делаем, записывается над нами, в мире Абсолюта. Ну, как на граммофонной пластинке. Так что, отец Владимир, судить мы можем и здесь. А уж там нас поправят. Но никак, я думаю, не обидят тех, кто трудился в поте лица и не позволял себя ложью и насилием оскорблять.

И она закончила свою речь словами:

– Очень я рада, что у меня такая хорошая родня теперь. Спасибо, что Танютку уберегли. Пишите нам письма, мы вас будем вспоминать.

Полковник Палкин, отодвигаясь с грохотом от стола, уже багроволицый от выпитого, сердито заговорил: