Эндрю Уилсон: Любовь в отсутствие любви

Стефани, которая никогда не бывала там, чуть не запрыгала от радости. Купили билеты. У Стефани, бывалой путешественницы, паспорт был в порядке. Бартл думал, что и его паспорт в порядке, но, когда он нашелся после двух дней лихорадочных поисков по всему дому в Патни, оказалось, что он просрочен с 1967 года. Впрочем, все необходимые формальности были довольно быстро улажены, и началось самое приятное — подготовка к отъезду. Нашлись и столетней давности путеводители по французской столице, купленные Бартлом по случаю на какой-то распродаже. «Пригодятся», — сказал он, подслеповато вглядываясь в расписания. В оставшиеся несколько дней они составили список — куда сходить, на что посмотреть. Они были счастливы и, воркуя как голубки, сели на паром на станции «Виктория».

Монике было стыдно за свою трусость. По сравнению с мировыми революциями и природными катаклизмами появление любимых подруг — сущий пустяк. И все же Моника хотела как-то отвертеться, хотя ясно было, что у нее ничего не выйдет.

Погода выдалась на редкость противная. Серое небо, ледяной ветер и дождь со снегом. На третий день Ричелдис чем-то отравилась и осталась в гостинице. Пока она, вся зеленая, лечилась какой-то гадостью от желудка в отеле, Моника бродила по галерее Же де Пом с леди Мейсон, в который раз выслушивая сагу о Жюле. С каждым новым повторением история менялась. Когда Белинда выложила ее в первый раз, то призналась, что абсолютно ошеломлена этим «заскоком» (явно его слово) Жюля. Но когда они подошли к поздним работам Моне, она уже говорила: «Конечно, я знала, и, Моника, честное слово, мне плевать было на его прошлое, просто очень больно, что он так врал».

Милая Белинда. Моника очень хорошо знала, как может ранить любовь. Белинда, конечно, деликатно поинтересовалась, как у нее дела с Саймоном, но Моника уклонилась от ответа. Она, в отличие от подруги, вовсе не была уверена, что Ричелдис абсолютно ничего не знала. Ну разве можно быть до такой степени слепой?

— Ладно, — сказала Белинда, — хватит о Жюле. Дорогая моя, ты Эдварда помнишь?

— Эдварда Уортона?

— Нет! — Белинда презрительно засмеялась. — Эдварда Максвелла.

— А, «доставала» Эдвард.

— Ужасно, что ты его так называла, правда?

— Это ты его так называла. Но он и в самом деле был страшно приставучий.

«Доставала» Эдвард был одним из тех, кто когда-то тусовался на Оукмор-стрит. С усами и в костюме-тройке (по мнению Линды, с чужого плеча) — он был совсем не тем, кем хотел казаться. «Это такой, с ужасными веснушками?» — Моника, с ее прекрасной памятью, вспомнила забавный вечер, когда он своей болтовней довел Белинду до белого каления. Все эти годы он, по выражению Белинды, изредка «выныривал» из небытия и приглашал ее в ресторан. Он нечасто приезжал в Лондон. Моника вспомнила, что он уехал преподавать в «Феттис Колледж»: [74] Частная средняя школа в Эдинбурге (Шотландия).

— В директора выбился? — спросила она.

— Откуда ты знаешь? Прочитала в «Таймс»?

— Да нет, но пора бы уже.

— Он тут как-то неведомо откуда взялся и позвонил мне. Приезжал в Лондон на конференцию.

— То есть высунул свою безобразную голову.

Белинда со смехом отмахнулась.

— Он показался мне очень даже интересным. Пообещал взять меня на вечер в Королевское Географическое общество. Мне было приятно, что он обо мне вспомнил. У него все очень хорошо сложилось.

— Полагаю, он никогда не был женат.

А даже если и был, разве это может стать серьезным препятствием для «большого и светлого»? О, директора! О, главные управляющие! Теперь пришло время влюбляться в них. Скоро им стукнет по пятьдесят. Жизнь прошла. У Ричелдис хоть дети были. У них с Белиндой не было ничего. И ждать оставалось только артрита и палаты в богадельне. А кончится все крематорием. Живительно, откуда у Белинды столько оптимизма. Даже оплакивая Жюля, она не забывала стрелять глазами по сторонам. Вот уже и про Эдварда вспомнила. Монике никогда бы не пришло в голову даже в таком унылом и подавленном состоянии отмечать, что Эдвард был «остроумен», «интересен» и даже — когда они сели в такси, чтобы ехать обратно, — «лапочкой».

На следующий день Ричелдис пришла в себя и теперь жаждала развлечений.

— А не съездить ли нам в Фонтенбло?

В гостиной повисло неловкое молчание. Белинда покраснела. Моника уставилась на Ричелдис: открытое, улыбающееся лицо (все еще бледное, но уже не такое зеленое), крашеные (когда-то у них был восхитительный цвет!) волосы, простодушный взгляд. Знает или нет?