— А, ты про картинку…
— Правда, славно получилось?
В ответ Саймон издал невнятный звук, который Ричелдис решила истолковать как проявление отцовской гордости за успехи сына.
— Навести Монику, милый.
— Постараюсь.
— Она, конечно, говорит, что не чувствует одиночества, но этого ведь не может быть.
— Спокойной ночи, дорогая. — Он поцеловал ее. «Никаким» поцелуем. Как целуют ребенка в лобик. Словно говоря: «Хорош трепаться. Пора спать».
Повернувшись к ней спиной, он погасил ночник. Она тоже щелкнула выключателем. Нерешительно коснулась плеча мужа. Тот спал. Или старательно притворялся, что спит.
Моника Каннингем не тяготилась своим одиночеством. Вторжение посторонних в ее тихую, размеренную жизнь, даже если это были старые добрые друзья, кроме радости встречи, было чревато хлопотами и беспокойством.
Нет, мисс Каннингем вовсе не была злючкой-затворницей, просто последние пятнадцать лет старательно избегала любых привязанностей. Перебравшись в Париж, она сделала для себя удивительное открытие. Открытие, невероятно облегчившее ее дальнейшую жизнь. Оказывается, можно просто жить, плывя по течению, не прибиваясь ни к какому берегу, не принимая ничего близко к сердцу, ни в чем не участвуя. И от вас все отстанут, перестанут докучать. И коротеньким «нет» можно будет пресечь любые домогательства.
Страдания, пережитые в Лондоне, утихли, стоило осознать, что с Англией покончено навсегда. Они неслышно растворились в сером парижском воздухе, вобравшем в себя столько горя, что одним больше, одним меньше — какая, в сущности, разница.
Подруги и знакомые в один голос отговаривали от отъезда. Они были уверены, что Моника поехала в Париж развеяться, а оказалось, что она собралась купить там квартиру. Мадж, та просто рвала и метала.
— Ты же там пропадешь! — Она убеждала и осуждала одновременно. — В Лондоне у, тебя есть я, Ричелдис, друзья, в конце концов…
В друзьях-то и была загвоздка.
— …Ты не представляешь, как важно, чтобы рядом были люди, к которым можно в любой момент заглянуть на огонек.
Мадж знала, что говорила. По части «заглянуть на огонек» или на воскресный обед — особенно без приглашения — ей не было равных. Моника же к двадцати пяти годам пришла к выводу, что друзья и незваные гости приносят одно беспокойство. И что прелести одиночества с лихвой окупают его печали.
Взять, к примеру, такую прозаическую вещь, как еда. Живя одна, можешь есть что хочешь и когда хочешь. А если рядом толчется кто-то еще, то приходится считаться и с его вкусами и привычками. Посему гости в ее доме появлялись все реже, и она все больше и больше от них отвыкала.
Эту неделю она тихо радовалась жизни. Противная простуда прошла, сменившись восхитительной легкостью. Избавление от тяжкого недуга приносит исступленный восторг, а тут просто радуешься, что нет ни ломоты, ни озноба и что тело тебя слушается, как ему и подобает.
С русским языком дело тоже обстояло неплохо. Выучив когда-то немецкий и итальянский настолько, чтобы довольно бегло читать на обоих языках, мисс Каннингем решила направить свою жажду знаний в какое-нибудь другое русло, например, заняться греческой философией, изучить диалоги Платона. Но судьба распорядилась иначе, неожиданно пробудив в Монике интерес к славянской культуре, а с чего же еще начинать, как не с изучения языка. И вот уже полгода, как она брала уроки у некоей Агафьи Михайловны Богданович. Обратиться к ней Монике посоветовали в Библиотеке Британского Совета. Грузная, неповоротливая, с невыразительным лицом, преподавательница, к вящему удовольствию своей ученицы, нередко подходила к тускло поблескивавшей иконе и что-то бормотала. Видимо, тосковала по родной Туле и блаженной памяти временам царя-батюшки. Муж Богданович служил в советском посольстве. Агафья Михайловна маялась от скуки и охотно брала учеников, дабы развеять оную. Отношения между учительницей и ученицей ни на йоту не выходили за рамки учебника. Их объединяли лишь залоги, наклонения, множественное число, пополняющийся словарный запас и увлекательнейшее, с каждым разом представляющее все меньше трудностей чтение «Капитанской дочки». Ничто не помогает коротать время лучше, чем изучение языка. Моника получала бездну удовольствия. Ее душа рвалась навстречу приключениям, правда, рвалась не сильно, но, согласитесь, бороздить волны неведомых морей и океанов можно и с помощью одного только воображения. Она находила в этом то, что, по словам ее подруги Белинды, человек ищет и так редко находит в любви.
Читать дальше