Алла Герцева - У Вечного огня

— Не хочу отсчета! Домой хочу! — Мишка встал, потер кулаками глаза, защипавшие от набежавших слез.

— Да, ты совсем, ребенок! — хлопнул его по плечу мужчина. — Ты ж мужик! Мужик должен уметь отвечать за свои поступки! Натворил, терпи! Неси свой крест!

Мишка поднялся, подошел к раковине, открыл кран, плеснул пригоршню воды в лицо. Перевел дыхание, от холодной влаги, обжегшей лицо, утерся рукавом. Сел за стол.

— Ешь! — подвинул чашку с перловой кашей, Михаил.

Мишка зачерпнул ложкой густую вязкую массу, положил в рот, прожевал. Проглотил, едва не подавившись.

— Аппетит плохой! — покачал головой мужчина. — Силы нужны! Ешь, будто пирожное поднесли!

— Чего возишься с ним! — скривил рот Семен. — Не хочет, не надо! Вон ребята, не брезгуют тюремной похлебкой.

Мишка поднял голову. Володька, и Колька отодвинули пустые миски, запили мутной жидкостью.

— Чаю хочу! Настоящего! — Мишка отодвинул недоеденную кашу.

— Будет и чай! Только попозже! — рассмеялся Семен. — Нельзя с утра чеферить!

— Да, не чеферить! Ребенок хочет обычного чаю. У тебя же есть, завари! — Михаил кивнул Семену.

— Буду я продукт переводить! Потерпит до обеда!

Мишка отошел к нарам, сел, обхватил голову руками.

Володька заложил ногу на ногу, закурил, презрительно поглядел на Мишку. Не скрывает своих чувств. А мы с Колькой хорохоримся. Затянулся, выпустил дым. А дома, наверное, Настя завтрак приготовила. Отец, с матерью сидят за столом, пьют кофе с молоком, и пирожками с повидлом. Он проглотил слюну. Представил, как мать откусывает маленькими кусочками пирожок. Подносит ко рту чашку, отставив мизинец. На глаза навернулись слезы. Мама! Я тебя обижал! Грубил! Нет мне прощенья! Засопел носом, подошел к окну. По серому небу плывут в беспорядке черные тучи. Осень! А скоро зима. Сколько еще томиться до суда!

Щелкнул замок в двери.

— Сытин! На выход!

Нина постукивает ложечкой в стакане, с чаем.

— У меня в голове не укладывается! Павел рассказывает, а я думаю, думаю. Как можно было так поступить со своим товарищем?

— Да, страшное дело сотворили! — Георгий Львович отодвинул стакан. — На похоронах в глаза Надежде не мог смотреть. Будто на мне тоже вина. Галине наказал, скажи, когда сможет, тогда и выйдет на работу. Сейчас ей не до работы.

— Только со школьной скамьи! Кто виноват! Родители? Школа?

— Телевизор! — мужчина стукнул ладонью по столу. — Весь день крутят боевики! А эти придурки, глядят, как людей убивают, режут на куски. В прошлом году, в Москве на конференции, врачи, побывавшие за границей, рассказывали. У себя, они не показывают, ни открытый секс, ни насилие. Детей до восемнадцати лет в США на вечерние сеансы без родителей не пускают. Порнуха, жестокость, для нас приготовлена, для растления нашего общества. Холодная война закончилась! Как же! Жди! Вот ее новые формы! Идеологическая война! Борьба против нравственности!

— Не может быть! — у Нины округлились глаза. — Зачем тогда закупают их культурную продукцию?

— Не знают? — тихо произнесла Зинаида Васильевна.

— Не хотят знать? Или в сговоре с врагами! Охота на ведьм! Репрессии! Враги у России были всегда, и по сей день! Зависть! Вот в чем причина! Нам всегда завидовали там за кордоном! — Георгий отодвинул стул, вышел из-за стола. — Спасибо, мать! Пойду, покурю! — накинул на плечи старенькую куртку, вышел на балкон.

— Ты про себя расскажи! Как у вас с Павлом! — женщина с любовью поглядела на дочь, подперла щеку кулачком.

— Все хорошо, мамуль! — девушка вздохнула. — Вот, только, Наташа в школу не ходит. Домой к ним не решаюсь заходить. Надежда Ивановна ходит по улице, не здоровается ни с кем. В черное одета. Словно городская сумасшедшая! Проклятья разносит!

— Не слушай дураков! Надежда женщина сильная! Не думаю, чтобы умом тронулась! Время излечит!

Галина Семеновна тяжело преодолела ступеньки. Нажала на кнопку звонка. За дверью тишина. Потянула за ручку, дверь открылась.

— Надь, живая!

— Я на кухне! — услышала Галина. Сняла туфли, прошла коридор, остановилась на пороге. — Не заперто! Не боишься!

Надя сидит у стола, перед ней разложены пакеты с продуктами.

— С кладбища шла, Шура собрала.

Галя присела на табуретку, сняла с головы платок, пригладила ладонями волосы. — Георгий Львович говорит, сходи, узнай. Не может на работу выйти, пусть отдыхает!

— Спасибо! Он добрый человек! На работе, легче горе забывается! Только у меня пока сил нет. Руки трясутся! — женщина вытянула перед собой ладони, с трясущимися пальцами. — Укол не смогу сделать, а про капельницу и говорить нечего!