Г. Котницкий: Закон благодарности

Пусть была неудачной рыбалка, наконец-то подфартило. Подстрелить дикого оленя — это ли не фарт? Николай Петрович знал, что охота на диких оленей в этих местах запрещена, так как их осталось совсем мало. Но кто их считал в тундре? Кто узнает? Азовским овладел азарт.

Описав большой полукруг, «гэтээска» начала подкрадываться к стаду. Азовский разлегся на крыше, держа наготове карабин. Вот он постучал несколько раз по брезенту над головой водителя. Козырев выключил мотор. В это же мгновение оглушительно хлопнул выстрел.

И только тогда Вячеслав увидел животных. Они по цвету напоминали оголившиеся из-под снега камни, и, если бы животные не метнулись от выстрела в стороны, их и не заметить бы. Один олень упал на задние ноги, силился подняться и не мог. Другой, с уже заметно выросшими рогами, мотнул головой повелительно и побежал, подгоняя остальных.

«Наверное, вожак стада!»— отметил про себя Вячеслав.

— Попали, попали, Николай Петрович! — орали сзади Нахабин и Возовиков.

Козырев не выдержал, схватил ружье, выскочил из кабины.

Когда «гэтээска» подкатила к подстреленному оленю, он был еще жив.

— Этот не уйдет, — крикнул Азовский, — догоняй стадо!

— Свалимся в ущелье, Николай Петрович, разве не видите? — ответил Козырев.

— Тогда побежали скорей, я попал, по-моему, еще в одного. Он дернулся, я видел. Далеко не уйдет!

Козырев схватил двухстволку, и они с Азовским побежали к краю ущелья, в котором скрылись олени.

Нахабин и Возовиков оглядывали добычу. Это была самка.

— Молодая, видать, ишь шерсть нежная какая.

— Пуля-то, наверное, через бедро в живот пошла, вот она сразу и завалилась.

Вячеслав взглянул в печальные фиолетовые глаза оленухи, — она смотрела с невыразимой мукой, и отошел в сторону. В душе его поднимался протест, он в эту минуту ненавидел и Азовского, и Козырева, и Нахабина, и Возовикова. Пусть убивал один Азовский, все равно он ненавидел их всех, кровожадных и бессердечных.

«Зачем было убивать ее, зачем? С голодухи подыхали, что ли?» — хотелось крикнуть им в лицо.

Козырев и Азовский уже добежали до края ущелья, заглядывали вниз. Вячеслав побежал к ним.

Олени, перебравшись внизу через замерзшую речку, карабкались по противоположному склону, стремясь уйти в горы. Они сливались с камнями и стали видны только тогда, когда выбрались совсем. Теперь им предстояло пересечь лишь небольшое снежное поле. Старый олень с длинной густой шерстью и большими рогами был, очевидно, ранен. Он поднимался по склону, припадая на заднюю ногу. Стадо, сгрудившись за выступом скалы, поджидало своего вожака.

Вожак уже почти перевалил снежный гребень, за которым было спасение. Старому оленю было трудно это сделать, так как почти не сгибалась подстреленная задняя нога.

— Вот он, я же говорил, что попал еще в одного! — воскликнул Азовский. — Я же видел. У меня глаз — ватерпас!

И он нажал на спусковой крючок. Олень судорожно дернулся, упал на передние ноги, издал трубный звук и начал медленно сползать по откосу.

Стадо, словно подстегнутое предсмертным кличем своего вожака, бросилось в горы и через несколько секунд исчезло из виду.

Старый олень попытался встать на ноги. Это ему удалось, хотя камни градом сыпались вниз. Оленя занесло, он развернулся, взглянул с укором на своих погубителей.

— Зря патрон сожгли, Николай Петрович, — сказал Козырев Азовскому. — Все равно мы бы его не достали, если бы он и не свалился в ущелье.

— Руки зудели: раз попал — добить охота!

— В-ы, в-вы, — заикаясь и весь дрожа от гнева, подступил к начальнику экспедиции Вячеслав, — браконьер. Эт-то же б-бессмыслен-ное уб-бийство! В-вас бы так!

Парень сжал кулаки, вот-вот готов был броситься на высокого, плотного, одетого в добротные унты и полушубок Азовского.

— Тю на тебя, кума Васюся! — придержал его за пояс Козырев. — Остынь, паря!

— Ну вот, раскис, — улыбнулся Азовский. — Я думал ты — свой мужик, а выходит — кисейная барышня. Оленя, видишь ли, пожалел. А вот посмотрим, как свежую печенку уплетать будешь! Первый кусок тебе, лады?

Вячеслав отвернулся, чувствуя в этих словах начальника фальшь. Он понимал, что Азовский поступил так, как поступили бы многие охотники. Но перед ним стояли налитые смертельной тоской глаза подстреленной самки, которая силилась подняться, но смогла оторвать от порозовевшего под ней снега только голову.

Азовский и Козырев ушли к машине, где Нахабин и Возовиков свежевали тушу оленухи.