Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Но!..

Снег февральский выпал в родном ущелье варзобском моем…

Окрест одинокой кибитки моей снежно светло светло…

Но ранний вечер горный грядет…

И вечерняя неизбывная печаль объемлет житие сиротское мое…

Возлюбленные давнопрошедшие святопрошедшие прежде медовые а нынче ядовитые друзья и жены мои

Навек ушедшие бродить по разрушенной русской империи и сгинувшие бесследно горячо болезненно рыдалисто

Приходят к ночи в бедное мое жилье в ссохшееся сердце мое в снежную уже не вмещающую душу мою

И нет! нет! нет! снега и нет сели и нет камнепада чтоб их навек насмерть завалило застудило залило занесло…

Они стоят и немо разрываюше рыдают окрест снежной кибитки моей…

Они окружили обложили рухлую кибитку и в ней жизнь нищую мою как волки обреченное стадо архаров

И я боюсь выйти к ним но еще больше боюсь их утратить забыть…

…Но кто-то стучится в дверь мою — какой-то вечерний снежный гость входит в кибитку мою:

— Ассалом Аллейкум дервиш Ходжа Зульфикар!..

Я Зиерат-Шо… Я пришел с Памира… А ты из Гиссара…

А между Памиром и Гиссаром огонь смерть резня бойня война…

Между Памиром и Гиссаром древние мосты овринги горят и кровяные ручьи текут…

А скоро будут реки…

Дервиш я принес тебе памирские бадахшанские лалы дары гостинцы…

…У него в цепких младых жгучих землистых извилистых руках узелок с горными дарами…

Но младые его руки дрожат…

И он долго долго развязывает узелок…

И я уже знаю что в его узелке потому что руки его дрожат…

…Зиерат-Шо дальный родной мой брат!..

Я люблю тебя хотя никогда на земле мы не виделись с тобой…

Не торопись…

И он вначале вынимает расписные памирские джурабы-носки…

А потом выдирает из платка автомат…

И ствол с раструбом бутоном тюльпана в трех шагах глядит сверлит упершись в меня потому что кибитка моя мала и тут промахнуться нельзя…

И я радостно чую что сейчас я умру…

И возлюбленные прошлых дней и лет перестанут враз мучить меня… Хотя живые тоже могут мучить мёртвых…

И тут — в загробных и земных страданьях — связь Двух Миров…

Аллах я счастлив что иду к Тебе!..

Айхха!..

— Зиерат-Шо родной брат!..

Как жаль что мы в первый и в последний раз повидались с тобой брат…

Я сразу узнал по твоим глазам и рукам какой дар томится таится в твоем узелке…

Я мог бы порвать унять тебя моим двуострым каратагским ножом пока ты долго развязывал платок…

Но ты ведь в моей кибитке гость…

И потому первая очередь за тобой родной брат…

Ты гость и первая очередь твоя…

А первая тут и последняя брат…

…Тогда он рыдает он совсем мальчик отрок молочный агнец в майских травах…

Тогда он бросает на глиняный пол моей мазанки глухой автомат

— Зиерат-Шо возлюбленный брат… сынок…

Садись… будем пить зеленый самаркандский чай…

А потом пойдем по первому снегу к Варзоб-дарье…

Там от воды тепло…

Там от речного тепла струистого первобытного расцвел первый куст миндаля…

Пойдём любоваться жемчужным кустом миндаля!.. Он мудрей нас!..

Дервиш сказал:

— Но печалит меня то, что теперь убийц палачей множество

в народе моем…

И руки их возлюбили лелеять автомат а не кетмень-лопату…

И нескоро они бросят о землю автоматы и придут к мин-

дальному кусту у реки…

Но есть и иные блаженные мужи в народе моем.

Они как златые форели в алмазно вспыльчивом ручье!..

Вот Ахмаджон-декханин-крестьянин божий святой раб!..

Вечен народ в котором творит таких мужей всевидящий Аллах!..

Аллаху Акбар!..

Аллах велик а человек мал!.. Аллах как Вселенная велик а человек как земля мал…

Ахмаджон-дехканин ранним сизым утром один вышел в хлопковое поле где несметный белопенный урожай хлопка плыл снежным избыточным облаком…

Один он собирал в поле гиссарском родимом колыбельном урожай неслыханный…

И быстро наполнил мешок-канар…

И понес его улыбчиво на пустынный голый хирман — хранилище покоище хлопка…

…Тут пуля кочевая рдяная среди альпийского снежного поля хлестнула неслышно словно слепень сочно мясисто загробно рванула его в правую руку которой он проворно тяжкий канар перезревшим летучим хлопком набил набрал…

И вначале от нежданного удара пули он покорно вожделенно упал на свой мягкий канар как в постель взбитую родной дальней матерью Зайнаб-биби и подумал: «Вот умру усну истеку алой кровью в снежный мягкий мой канар. И станет мой канар мой саван кафан как у бухарских шейхов белопенная чалма…»