Дмитрий Пригов - Только моя Япония (непридуманное)

Кстати, гейши, в отличие от установившейся русской традиции понимания их профессии, отнюдь не торгуют своим телом. Для того есть специальные проститутки. Гейши же — такие развлекательницы. Их приглашают фирмы или зажиточные компании на банкеты для увеселения и беседы. Они прекрасно поют, играют на като, танцуют и, главное, мастерицы ведения бесед и всякого рода светского вечернего развлечения. Им неприлично и даже непозволительно вкушать за столом своих клиентов в их присутствии, разве только пригубить вина или прохладительного напиточка. Едят они после, где-то на кухне, второпях и непрезентабельно. Их занятие сродни так и не оформившемуся в отдельную профессию или род искусства умению содержательниц салонов. Они такие вот социальные работники, мастерицы сферы празднично-увеселительных ритуальных услуг. В личной же жизни гейши весьма замкнуты. Как правило, они имеют постоянных, долгосрочных покровителей, но проживают независимо и самостоятельно, представляя тип эмансипированной высокопрофессиональной женщины, весьма неприспособленной для замужества и семьи. Да они, как правило, замуж и не выходят. Все подобные попытки и опыты, в большинстве своем, неудачны. Они непреуготовлены, да и просто непредназначены для подобного. Гейши до сих пор обитают в специальных кварталах города, сохранивших традиционный вид и архитектуру двухэтажных изящных деревянных построек на узеньких пустынных улочках. Здесь они живут замкнутой коммуной среди коллег и всяческих побочных обслуживающих их и пособляющих им хозяек, агентш, парикмахерш, портних, служанок и всех прочих подобных. Услуги гейш весьма недешевы и относятся к самому высокому уровню престижности и роскоши. Попасть к ним можно только по рекомендации. Поминание о знакомстве с кем-либо из них либо о вечере, проведенном в их окружении, весьма повышает социальный статус клиента. Например, просто сфотографироваться с гейшей по прейскуранту стоит сто долларов. И это, естественно, с гейшей самого низкого разряда, открытой для общения со случайной публикой. После окончания карьеры, которая длится аж лет до шестидесяти, то есть до привычного пенсионного возраста — а с возрастом умение и очарование гейш только возрастает, да и потребители их услуг, как правило, люди пожилые и зажиточные и для эротических утех имеющие дело с другими профессионалами женского пола, — так вот, после окончания карьеры они заводят себе в этих же районах маленькие ресторанчики для избранного контингента или же патронируют молодых и начинающих. Живут тихо, замкнуто и осмысленно, но слава о них, о самых изысканных и образованных, не умирает в веках.

Возвращаясь же к простым обыденным девушкам обычных семейств и обычных занятий, заметим, что и ладошки, которыми они смеясь чуть прикрывают розовый ротик, у них небольшие и необыкновенно аккуратненькие. Они прикрывают ими ротик также при любой неординарной своей реакции на окружающее — удивлении, радости, огорчении, испуге. На проявление подобной же характерной специфически-обще-японской стыдливости, что ли, я обратил однажды внимание в метро, в случае, явно не подпадающем под нашу дефиницию японско-женского. Достаточно рослый и полноватый, даже грузный молодой человек напившись раскинулся с ногами на кожаном сиденье вагона. Ну, картина достаточно вам известная, чтобы ее описывать в подробностях. Под безразличные взгляды окружающих он распевал какие-то лихие японские песни и размахивал бутылкой. Но при покашливании или зевке трогательно прикрывал рот обратной стороной ладони, тоже, кстати, достаточно изящной. В мужских отделениях бань мясистые мужики бродят, прикрываясь полотенчиками, а не отпуская на волю произвольно и нагло раскачивающиеся свои мужские причиндалы.

Ну, речь идет конечно же не об обычных банях, куда бы я ни ногой. За время советского общекоммунального детства я их навидался столько! Особенно запала в памяти одна, на достаточном удалении от нашего дома, до которой по субботам нам всей семьей приходилось добираться на переполненном и жалобно скрипящем трамвае. Запомнился, собственно, гигантский и гулкий, отделанный белой дореволюционной, уже пожелтевшей от времени, кафельной плиткой прохладный холл. Влево сквозь низенькую грязноватую дверь, покрытую так называемым немарким серо-зеленоватым цветом, вел вход в мужское отделение, а вправо — в женское. Ровно посередине бескрайнего пространства холла сиротливо ютилась небольшая гипсовая фигурка славного пограничника Карацупы в тяжелом полушубке и его собаки Индуса-1. Я любил гладить ее по гипсовой рельефной шкуре, многоразово и многослойно покрытой тем же немарким, но уже в коричневатый оттенок цветом. Робким и слабым пальчиком я тайком отколупливал маленькие пластиночки отслаивающегося красочного слоя, видимо пытаясь докопаться до теплой и дышащей плоти. Засовывал руку в страшную пунцово-красную разинутую пасть и тут же отдергивал, каждый раз замирая от ужаса, но быстро приходя в себя. Кто бывал там — не забудет этого никогда и не даст мне соврать или же забыть. Вот и не дал.