— Витязь какой-то, — злобно ответила вторая. — Ходют тут всякие, честное зверьё пугают. Охотнички! Ну, ко мне царь зверей с просьбой: выручай. А я этих битв с детства не переношу.
Первая снова начала пускать зеленые сопли:
— Да! Я с детства животина смирная. А тут в окрестностях как ни объявись какой герой, — голова заговорила, должно быть, от волнения, по-малороссийски, — дак уси до мене докапуються: вбый да вбый. А шо вбый, кого вбый, якшо я таке смирнехоньке.
— Ну прям херувим, — украдкой шепнул мне Лукоморьев.
— Ладно, к делу, — сказала вторая голова, вегетарианка, которая, по всему, была поумнее. — Давайте биться, что ли. С кем тут?
— Биться? — уточнил Лукоморьев.
— Ну да. Вы ж меня для этого вызывали.
— Ошибка вышла, — сказала я, — это я нажала на кнопку. Случайно…
— Случайно? — голова-вегетарианка прищурилась на меня и довольно невежливо спросила. — А нафиг же людей отрывать? Такого переполоха наделали! Я срываюсь, лечу к ним, а они… случайно! Вот и верь им после этого.
Змей Горыныч тяжело снялся было, но первая голова заблажила:
— Нет уж, если я здесь, давайте биться.
— Ты ж миролюбивое создание? — удивился Лукоморьев.
— Я? А, да. Миролюбивое, очень. И толерантное. Чистая правда. Так давайте уже биться! — отрезала левая голова. — А то всех пожру.
— Ну вот, — расстроилась Ингигерда.
— Или это… возьму, уволоку в полон красавиц. Имейте в виду, будете вызволять. Я вас затаскаю по инстанциям! Справки будете до третьих петухов собирать.
— Стой, голова, из другой сказки цитируешь, — сказала вегетарианская.
— Это не сказка, а быль.
— Сказка.
— Не спорь, а то укушу.
— Это я тебя укушу.
— Где же твоя толерантность? — подлил масла в огонь Лукоморьев.
— В том и состоит моя толерантность, что я вас сейчас всех на части порву, — пояснила змеюка.
— Так, брейк. Давайте вести мирные переговоры. — сказала я и на секунду замешкалась: как к сиамским близнецам обращаются, на ты или на вы? — Вы же тоже не хотите, чтоб вам обе головы оттяпали.
Головы переглянулись:
— А как тогда нам порешить?
— Каждый из нас загадает загадку. На все ответишь — так и быть, съешь кого-нибудь. Например, Лукоморьева. («Почему меня?» — вякнул Лукоморьев). Не ответишь — извини, как-нибудь в другой раз.
— А почему это вы все будете загадывать? — возмутилась левая голова. — Достаточно трех загадок, по традиции.
— Но занозу-то твою мы все вместе тащили, — возмутилась я.
— О’кей, — сказала змеюка дуэтом и даже захлопала в ладоши. — Я ведь люблю загадки! Мне их мама загадывала. Давно.
— Где ж сейчас твоя мама? — спросил кот.
— Проглотил.
— Понятно, — кивнул Василий. — Круглый сирота.
— С детства, — подтвердил жалостно Горыныч.
— Я загадаю первую, — выступил Лукоморьев. — Два кольца, два конца, а посередине гвоздик.
Заалел зеленый, закраснелся, старый дурак!
— Чего это ты взоры потупил? — насел Лукоморьев. — Не знаешь? Сдаешься?
— Это ж неприличная загадка, — протянула одна голова. — Мы так не договаривались.
— Чур, я даю два варианта ответов. — сказала вторая, весьма, оказывается, неглупая голова. — А то ведь я могу сам с собой быть в корне несогласный!
— Все могут, — проворчал Лукоморьев, но кивнул.
— Первый вариант — ножницы, — сказала вегетарианка.
— Нет! — развеселился Лукоморьев.
— Второй вариант я ему на ушко скажу, — и левая голова потянулась губами к клону.
Я аж вздрогнула: сейчас слизнет, и нет Лукоморьева! Но она что-то ему нашептала, и Лукоморьев насупился:
— Правильно.
— Скажите хоть, что это? — потребовала Ингигерда.
— Детям до шестнадцати не рекомендуется, — хихикнула глупая голова.
— До шестнадцати чего? Веков? — разозлилась Ингигерда.
— Хорошо, теперь загадка за мной, — выступил кот Василий, и я потерла руки: вот уж кто знаменитый загадчик, сейчас зверюга сядет в калошу!
— Как раз малороссийская, специально для вас, эксклюзив. Четыре симоненки да два федоренки тяглы рахубицу за хвост на вулыцю. Что это?
— Это легко! — сказала левая голова. — Четыре симоненки — колеса, два федоренки — оглобли, рахубица — телега. Ну как?
— Точно, — отступил пораженный Василий. — Давай ты, Баркаял.
— Сколько демонов помещается на острие иглы? — спросил Баркаял. — Можешь округлить до десятков.
— Это старый теологический спор, — ответила правая голова. — Лично я насчитываю тысячу сто тридцать шесть. Седьмому уже не поместиться… А? Я не прав? Докажь!
Читать дальше