Владимир Лорченков: Самосвал

Ох, Юрий, уверены ли вы, что видели именно то море, какое вам следовало бы видеть? Видели ли вы море, Юрий, и видело ли оно вас? Ведь видеть во сне море, которое глядело вам в душу, — к полетам наяву, тем самым, после которых рождаются стихи и неудачные браки. А видеть море, которое презрительно щурится, и отворачивается от вас — напротив, к небывало удачному союзу, и, право, стоит подыскать себе невесту из семьи побогаче — сегодня ее родители вашим не откажут.

Так или иначе, а все-таки я рискнул сделать кое-какие математические подсчеты, касающиеся вашего сна, мой дорогой друг. Пусть вы не помните, что за море вы видели во сне — пусть вы “просто видели море", — но по ряду признаков и намеков, которые отпустили даже не вы, а ваше взбудораженное этим сном подсознание, могу вас обрадовать.

Ваш сон — к успешной сдаче экзамена в школе бизнеса, которого вы, по вашему признанию, боитесь. И которого бояться вам не след. Потому что я вижу вас сдавшим его, а какой смыл бояться того, что уже свершилось? В четверг вы сдадите все успешно и получите повышение по работе.

Только не ешьте в этот день рыбу, прошу вас! Даже студенты астрологических школ знают, что рыба совершеннейшим образом нейтрализует удачу.

Искренне ваш. Сотрудник астрологической службы “Отния”, Маг Второго Круга, магистр Академии Солнца, обладатель официальной лицензии толкователя снов (номер 453473937, Регистрационная Палата РМ), Владимир Лоринков».

В углу пожилой охранник безуспешно пытается набрать кого-то по рации. Это не делает честь его логическим способностям: рацию я только что разбил, звезданув ее об стену поликлиничного коридора. Будь они побогаче и найми охранника помоложе, мне бы несдобровать. На мое счастье, дежурят в поликлиниках старые козлы, неспособные даже хрен свой поднять, не говоря уж о кулаке. Я быстренько разбил его рацию, отшвырнул хирурга — молодого испуганного практиканта в сером халате — и бью ногами в дверь лаборатории. К тому же, у меня есть Удостоверение газетчика. Каждый, у кого есть Удостоверение, может позволить себе немножко больше, чем тот, у кого этого кусочка заламинированной бумаги нет.

— Открывай дверь! — ору я. — Открывай дверь, сука!

— Мужчина… — хмурясь, надвигается на меня из глубины коридора невысокая толстая женщина с размалеванным лицом, видимо, заведующая.

— Да я, блядь, двадцать восемь лет мужчина! — ору я, схватив ее за воротник халата, и при этом умудряюсь как ишак бить копытом в дверь. — Двадцать девять даже, слышишь ты меня, бля?! Откройте свою сраную лабораторию, поняла? Открывай сраную ла-бо-ра-то-ри-ю!

— Да что слу…

— На той неделе закрыто, на этой — обед, позапрошлая — все, блядь, ушли на фронт, да я вас НЕНАВИЖУ, ненавижу, ты поняла, мой ребенок три недели посрать нормально не может, ему анализ нужен, чтоб тебя, и всю твою, блядь, поликлинику, сссуки, вы денег хотите? Так я дам вам денег, чтоб… ему больно, больно, моему ребенку БОЛЬНО, ты понимаешь, бл…

— Это не по…

— Все повод, все, все, все, поняла? Мой сын — повод, мать вашу. Только он и повод, поняла ты, блядь?!

И, повернувшись, со всего размаху швыряю колбочку с Матвеевым говном прямо в дверь. Говно жидкое, поэтому растекается. Мамаши с детьми и даже папаши — о, определенно, я делаю успехи, даже мужчины меня боятся — молчаливо одобряют мое поведение, я явно это чувствую. Но в то же время детей держат на руках, потому что неадекватный мужчина по соседству с ребенком это всегда неприятно, и, Бог мой, я понимаю, что по соседству с моим сыном неадекватный мужчина, причем двадцать четыре часа в сутки. Я прижимаю свою трясущуюся — как у капитана в фильме «Спасение рядового Райена» — левую руку к груди. Извиняться я не стану, потому что они все это заслужили. Но и быть здесь больше не могу. Наклоняю голову и иду по коридору.

— Мужчина, — окликает меня толстуха.

Потом наклоняется и подбирает осколок, в котором чуть-чуть говна. Стучит в дверь лаборатории и говорит:

— Это я, открывайте.

Через час я бегу с анализом в аптеку. Аптекарши в «Семейных 36 и 6», которых у нас понаоткрывали румыны, умиляются, и будь у меня чуть побольше времени, я бы непременно стрельнул у одной из них телефончик. Хотя почему побольше?

— Дайте телефон, — доверительно шепчу я низенькой брюнетке, которая на смене, очевидно, старшая.