Владимир Лорченков - Самосвал

— Главное, берегите ему писю! Такой красавчик растет!

С писей тоже все ок, ухмыляюсь я. Папа не подкачал. В общем, Матвей красивый не потому, что мне так хочется — я никогда не выдавал иллюзии за действительность, когда дело касается других, — а просто потому, что он красив. При этом удивительно похож на меня. Как Христос на Богородицу.

Я не жалею денег на врачей, жратву и вообще на него. Удивительно: раньше я был скуповат. Меня с самого начала предупредили, что дети на искусственном вскармливании могут жиреть, поэтому мы бегаем, прыгаем, не вылезаем из бассейна, катаемся на всем, у чего есть колеса, и ведем активный образ жизни. Матвей выглядит маленьким пузатым Аполлоном, но животик, как объяснили мне в поликлинике, торчит у всех детей.

— Папа, се! — кричит он и получает денег еще.

Я стараюсь не отказывать ему ни в чем, в то же время не балуя. Вообще, что поражает меня самого, я оказался неплохим педагогом. Исключая эпизод с ванной, когда я едва не утопил собственного ребенка, и с тех пор перестал напиваться, по крайней мере, при нем. Мальчик растет воспитанным, добрым и незлобивым. Иногда это меня пугает. Весь этот мир гребанный, здесь нужно уметь быть жестким. Но и превращать его в садиста тоже не хочется. К тому же, мальчик слишком красив, и это тоже внушает мне тревогу. Что ж, решаю я, вытянувшись на песке и приглядывая за ребенком, это проблема, и мне придется каким-либо образом ее решать. Не сейчас, позже. На меня падает тень, я поднимаю голову и вижу солнце, остановившееся аккурат в треугольнике между ляжками и под лобком девушки лет двадцати.

— Ваш малыш? — улыбается она и, подняв Матвея на руки, опускает его рядом со мной. — Смотрите внимательнее, он полез в море.

— Он умеет плавать, — говорю я, и это сущая правда. — Сам научил.

— Такой маленький?!

— Да, — хвастливо говорю я, — а вы, вы-то, наверное, плаваете как дельфин?

— Почему вы так решили? — удивляется она, присаживаясь, и я вижу, что сверху она худенькая, но волосы у нее длинные, до самой задницы, как у моей покойной жены.

— Да я не решил, — признаюсь, — просто захотелось познакомиться.

Она смотрит на меня с улыбкой. Матвей говорит:

— Го-го.

Дальше мы общаемся на четвереньках.

— Смешной ты, — говорит Ира.

— Ха-ха, — говорю я.

— Мне восемнадцать на самом деле, — говорит она. — Восемнадцать лет.

— Ого, — говорю я.

— А не двадцать, как ты подумал.

— О, — говорю я.

— Ну, ты же сказал, что мне, наверное, двадцать, вот я и подумала, надо тебе сказать, сколько мне.

— Да, — говорю я.

— Приехала на море с двумя подружками, — делится она. — Первый раз на море сами оказались.

— Круто, — говорю я.

— Раньше никогда сама на море не была, — говорит она. — Сначала маленькая с родителями, потом один раз с парнем.

— Ну-ну, — говорю я.

— Поехали в город у моря, у него там родственники. Они еще ему говорили: не обижай Ирочку, она хорошая.

— Не обидел?

— Тогда не-а. Потом. А на море было как в раю. Целый месяц.

— Угу, — говорю я.

— А вот осенью, это последний класс был, он меня бросил.

— Увы, — говорю я.

— Ну, я погоревала-погоревала, а потом был у меня еще один, тоже стар… взрослый, как ты. Двадцать пять лет!

— Ну и ну! — говорю я.

— Только и с ним было недолго. Я хотела ребенка, забеременела, а потом случился выкидыш. Ну, ему было все равно. И я подумала, тогда какого черта мы с ним типа встречаемся? На фиг все это!

— У-у-у, — говорю я.

— Но и это было недолго. Потом еще что-то было, я, если честно, уже и не помню, — говорит она так, как должна говорить такие вещи взрослая женщина.

— Ага, — вздыхаю я.

— Но и это все было весной, и на море мы с ним съездить не успели. Хотя он постоянно трындел: Савоськина, Савоськина, вот будет лето…

— А? — говорю я.

— Ну это фамилия моя. Савоськина.

— А-а-а-а, — говорю я.

— Смешная, правда? Как сумка? Помнишь, раньше такие были. Авоськи.

— Н-да, — киваю я.

— И летних романов у меня, если подумать, еще не было, — признается она, — никогда.

— Вот как, — говорю я.

— Живем тут неподалеку в деревянном домике, — сообщает она.

— И? — говорю я.

— Соседний домик снимают три каких-то мужика, — улыбается она. — Водят к себе постоянно девушек, спать не дают. Крики, стоны.

— Хм, — говорю я.

— Ты чудной, — говорит она. — И с ребенком…

Мы лежим на деревянных шезлонгах, прямо на пляже. Мой дом виден. Окно комнаты, где спит Матвей, приоткрыто. Мальчик спит, за ним присматривает нянька из санатория, вроде бы проверенная и рекомендованная — бешеные, блин, бабки! — но я все равно поставил шезлонг так, чтобы видеть окно. У нас с нянькой уговор: если мальчик проснется, она сразу зажжет свет, и я прибегу. Рядом со мной мобильный телефон, у няньки мобильный телефон, в общем, все меры предосторожности соблюдены, и я могу расслабиться. Становится чуть прохладно, песок рыжий, потому что солнце почти в воде, и я бросаю большую бутылку из-под белого вина чуть в сторону. Потом накидываю на ноги Иры колючий солдатский плед. Тонкий. Но теплый. Правда, жесткий.