Дарья Симонова - Феромоны Монферрана

— Вот ты загнул — сложный комплекс домочадцев, включая тараканов! — хохотала Наташа.

— Зря смеешься! Именно так. И если бы люди научились серьезно и спокойно строить отношения со всякой тварью, обитающей рядом с ним, то и ближние перестали бы быть крайними, по твоему меткому выражению. Потому что и с тараканом надо уметь договориться! Недаром некоторые ретивые хозяева все травят и травят паразитов, а воз и ныне там. Все потому, что формальный логический подход здесь не работает. Думают, яд рассыпали — и дело в шляпе. Ан нет! Надо с паразитом поговорить на его языке. Уважить его. Ощутить себя с ним в одном Великом круговороте матери-природы. А научишься с меньшими братьями жить в мире и согласии — и с большими братьями общий язык найдешь.

— Ага, натренируешься на таракашках — и жен легче будет травить! — продолжала веселиться Наташа.

— Вот видишь — ты уже позитивнее смотришь на проблему, — парировал Каспар. — Значит, я чего-нибудь да стою как психотерапевт-самоучка. А что касается травли домочадцев… не устаю повторять, что семья умерла. Умерла в той форме, которая была закреплена цивилизацией. Необходим новый гендерный подход, — вставил-таки нелюбимое умное словцо Каспар. — Именно поэтому вопрос отношения полов как никогда актуален. Инстинкт-то никуда не делся.

— Не факт. Скоро и инстинктам хана. Разгул гомосексуализма и прочей демократии приведет к тому, что Третий Рим падет также, как и первый.

— Но на наш-то век еще хватит. Прикрываться скорым концом света — типичное малодушие и признак исследовательской немощи. Мы еще покоптим небо! Пусть даже нас занесут в Красную книгу — индивидуумов со скучной традиционной ориентацией…

Про Шлыкова и Аксинию Наташа не особенно слушала. Что ей до них, ненадежных организаторов, если под руководством Тани она уже втянулась в переписку с таинственным австралийцем с литовскими корнями. И, в общем, в письмах он вполне даже ничего… Только вот на его фотографию Наташа взглянуть не спешила. Удивительно, но факт! Полное развенчание мифа о непреодолимом женском любопытстве. Она лепила неловкие отговорки о том, что с лица воду не пить, что зачем ей загружать сознание визуальным образом того, с кем все равно детей не крестить… И, наконец, к чему лишний повод для жалости (если Варанавичус окажется форменным сморчком) — или для фантазий (если остроумный респондент окажется вдобавок красавчиком)!

Ну, кого она хочет обмануть! Ее зацепил заокеанский Слава, и она, конечно, боится разочарования. Налицо типичная романтизация образа, которую не истребили витающий рядом дух судейской мантии и сокрушительные ветра эмасипации. Впрочем, как раз судейская мантия как раз способствует парадоксам: ведь фотография — что-то вроде улики, вещдока. А электронная переписка — отнюдь. Ее эфемерная виртуальность и принадлежность пока что узкому кругу революционеров дают простор для эпистолярных шалостей. Для того, чего бумага не стерпит, что бы там ни вещали поговорки. Наташа как судебный работник перед бумагой робеет, а у волшебного экрана можно отпустить себя и порезвиться. И помечтать без последствий. И, конечно, надо было выдумать корыстолюбие сестрицы, чтобы скрыть от себя истинную причину беспокойства.

Каспар, махнув рукой на дипломатию, настоятельно предупредил о том, что никакого Варанавичуса, скорее всего, Наташа не дождется сквозь толщу неблагонадежных посредников. И посему ее мнимые опасения исчерпаны — в отличие от истинных опасений, о которых он умолчал. Но время покажет.

Из печалей Сашеньки перед сном: «Представь, что всю жизнь ты проводишь в разъездах. И каждый раз, садясь в разные поезда, ты застаешь рядом с собой одного и того же попутчика. Это и есть семейная жизнь. Но, может статься, однажды ты поедешь в пустом купе…».

На защиту диплома хотелось пойти в красной рубашке. Чтобы хоть малая толика скандала. Чтобы каркнуть во все воронье… И Валентина мудро не отговаривала. Знала, чем взять. Дипломного руководителя Каспар выбирал по самому примитивному принципу: чтоб не доставал. Отписаться чем-нибудь расплывчато этическим. Налить гуманитарной воды — и быть благополучно исторгнутым из лона бестолковой альма матер. Чувства к ней самые противоречивые. Но разве можно было не полюбить творившийся здесь бардак! И все же голова забита процентов на девяносто пять приступообразным самообразованием, и только на пять — образованием системным. Каспар остановил свой выбор на Валентине. Валентина Всеволодовна с уходом Планиды исполняла обязанности заведующей кафедры. Но к власти не стремилась, все ждала, когда с нее эти обязанности снимут. Каспар, считавший, что увольнение Планиды отчасти и на его совести — все-таки они с Фокусником нечаянно и неумело вскрыли нарыв небезупречной и мятущейся натуры — на эту кафедру не совался. Хотя ему как раз по профилю — но уж слишком были эфемерны и профиль, и кафедральный психологизм. Наукой там не пахло — ни живой, ни мертвой. Зато в тихом омуте водились золотые рыбки вроде Валентины.