Андрей Шляхов - Доктор Данилов в госпитале МВД

— А вам не тягостно в реанимации работать, доктор?

Юрий Алексеевич явно спешил наговориться напоследок. Данилов повернулся, посмотрел на мониторы двоих еще не осмотренных в этот обход пациентов и решил, что они могут подождать.

— Я люблю эту работу, — ответил он. — И врачебную вообще, и реаниматологию в частности. Одно время пробовал уйти в более спокойную специальность, но вернулся.

— По своей воле?

— По своей.

— И вам не… — Юрий Алексеевич замолчал, затрудняясь с подбором нужных слов, — …вам не жутко оттого, что вокруг постоянно умирают люди? Разве к смерти можно привыкнуть?

— Нельзя, наверное, — искренне ответил Данилов, — во всяком случае я не привык к смерти. А насчет «постоянно умирают люди» вы не совсем правы, сгущаете краски. Умирают у нас редко, мы ведь для того и работаем, чтобы не давать умереть.

— Но все равно вы видите смерть чаще, чем врач из лаборатории или рентгенолог… В депрессию вас это не ввергает?

«Куда он клонит? — подумал Данилов. — Или в разговорах о смерти некоторые умирающие находят своеобразный смак?»

— Помните у Высоцкого?.. — продолжил Юрий Алексеевич. — «Наше горло отпустит молчание, Наша слабость растает как тень, И наградой за ночи отчаянья Будет вечный полярный день…» [15] В. Высоцкий, «Белое безмолвие». Вот вы сами верите в то, что день будет? Или только ночь? Вечная. Черное безмолвие…

— Как сказал Гашек, «никогда так не было, чтоб никак не было. Всегда так было, чтобы как-нибудь да было». — Данилов обрадовался, что вспомнил подходящую цитату, ведь на чужую мудрость в таких случаях ссылаться легче. — А что касается меня, то от депрессии, связанной с работой, меня уберегает сама работа. Да, иногда приходится уступать смерти, но гораздо чаще мне удается… м-м… не победить, конечно, а отодвинуть в сторону — подожди, мол, еще не время. И каждый раз я радуюсь этому, так что хорошего в моей работе значительно больше, чем плохого.

— У Михаила Зощенко была одна неопубликованная при жизни вещь, «Повесть о разуме». Там он писал, что отношение к смерти является одной из величайших проблем человеческой жизни и что эта проблема не только не разрешена, но и крайне плохо продумана. Нет соответствующего направления философии, и оттого решение такой важной проблемы предоставлено людям, то есть каждый из нас решает ее в одиночку, сам для себя. А поскольку мы слабы и пугливы, мы все откладываем и откладываем, тянем до последних дней, когда решать что-либо уже поздно и поздно бороться. Даже сожалеть о том, что мысль о смерти застигла врасплох, и то поздно. Досадное упущение человечества, не так ли?

— А может, эту проблему каждый и должен решать в одиночку? — предположил Данилов. — Может, общего решения не существует?

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Библию читаете?

— Нет.

— Почитайте пятнадцатую главу первого послания к коринфянам. Можно с середины, самое главное там…

Юрий Алексеевич прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Данилов продолжил обход, то и дело возвращаясь в мыслях к теме смерти. То вспоминал похороны матери, то свою недолгую, как выражалась Елена, «патологоанатомическую эпопею». Удивительно, давно он не задумывался о смерти как таковой, а тут — словно плотину прорвало. И мысли какие-то ускользающие, сумбурные, несвязные. Вертятся, вертятся в голове, а складываться в нечто стройное и четкое не собираются. Нет, одна четкая мысль все же была, вернее не мысль, а вопрос. После смерти пациента Данилов расстраивался сильнее и дольше, чем радовался, когда пациента удавалось вытянуть. Хорошо это или плохо, ведь по идее положительные эмоции должны преобладать над отрицательными, особенно в тех случаях, когда врач добивается своего и спасает пациентов буквально вопреки всему.

— Вова, а от чего ты больше кайфуешь — от того, что ты профессионал, который все делает как надо, или от того, что вот этот конкретный спасенный тобой человек будет жить дальше? — спросил однажды Полянский.

Сам Полянский как диетолог никого не спасал, разве что мог предостеречь от обжорства.

— От того, что человека спас, — не раздумывая, ответил на философский вопрос Данилов. — Есть в этом нечто жизнеутверждающее, оптимистичное, такое, что потом вспомнить приятно. А насчет профессионализма я скажу тебе так: гордиться им особенно нечего, это же в порядке вещей — нормально делать свое дело. И ничего сверхъестественного в этом нет.

— И что, разве никогда не гордишься собой как врачом? — усомнился Полянский.