Туве Янссон - Искусство на природе

Вечером, когда летняя выставка закрывалась и последние посетители покидали ее, в парке воцарялась тишина. Лодка за лодкой отчаливали от пристани и брали курс на город, лежавший на противоположном берегу озера. На ночь на выставке оставался только сторож, он жил в бане, стоящей на краю большой рощи, где среди деревьев была выставлена скульптура. Сторож был очень стар, и у него болела спина, но не так-то легко найти человека, который согласился бы проводить здесь в одиночестве долгие летние вечера. А сторожить выставку было необходимо, этого требовала страховая компания.

Выставка была большая, она называлась «Искусство на природе». Каждый день утром сторож отпирал ворота, и посетители заполняли всю территорию парка, они съезжались на машинах и автобусах со всей округи и даже из столицы, приезжали вместе с детьми, совершали долгие прогулки, плавали среди водяных лилий, пили кофе, гуляли под березами, дети качались на качелях и фотографировались на большой бронзовой лошади. Все больше и больше людей стремились посетить выставку «Искусство на природе».

Сторож очень гордился выставкой. Днем он сидел в огромной стеклянной коробке, где были собраны живопись и графика, и смотрел на сотни проходящих мимо него ног. Из-за того, что у него болела спина, он сидел согнувшись и не мог смотреть на лица, но ноги разглядывал очень пристально, его забавляло гадать, как выглядит обладатель тех или других ног. Время от времени он с трудом поднимал голову, чтобы проверить свою догадку, и почти всегда оказывался прав. Среди посетителей выставки было много женщин в босоножках, и по пальцам ног сторож видел, что они не так уж молоды. Как правило, ноги переступали очень почтительно. Если они шли с экскурсией, они то и дело ненадолго останавливались, и все носки были повернуты в одном направлении, потом, почти одновременно, они разворачивались в другую сторону, чтобы взглянуть на новую картину. Одинокие ноги сначала выглядели растерянными, они медленно пересекали зал наискосок и останавливались или поворачивались кругом, случалось, что одна нога поднималась и с остервенением чесала другую: в зале было много комаров. Потом они шли дальше, вдоль последней стены — торопливо. Сторож видел много ног в добротной обуви, часто они подолгу стояли неподвижно, потом ускоряли шаг и снова останавливались надолго. Сторож всегда смотрел, как выглядят обладатели старых ботинок. Старики ставили ноги носками в стороны, молодые — чуть внутрь, дети бежали рядом. Сторожа это забавляло. Однажды рядом с ним остановилась пара стоптанных туфель и палочка. Он видел, что женщина очень устала.

— Вы не знаете, — спросила она у сторожа, — что означает экспонат номер тридцать четыре? Он выглядит как пакет, перевязанный бечевкой. Наверно, художник имел в виду, что пакет надо развязать?

— Не думаю, — ответил сторож. — Экскурсовод говорил, что такую манеру создал какой-то иностранец. Теперь многие так делают, скульптуру тоже стали упаковывать, прямо целые глыбы, кажется, он был из Аризоны.

— Нет ли здесь где-нибудь стула? — спросила старая дама. — Выставка такая большая.

Сторож подвинулся, освобождая ей место на скамье, и некоторое время они сидели рядом.

— Меня просто восхищает изобретательность художников, — сказала она. — Чего они только не придумывают — и, главное, верят в то, что делают. Я приеду сюда еще раз, чтобы посмотреть скульптуру. Такую выставку сразу не осмыслишь, на это требуется время.

Сторож сказал, что ему больше всего нравится скульптура.

Фигуры росли как будто из травы, огромные, темные, одни — гладкие, бесформенные и непостижимые, другие — все в зазубринах и колючках, дерзкие и волнующие. Они стояли среди берез, словно рожденные землей, и, когда спускалась летняя ночь и с озера полз туман, казались прекрасными, как скалы или мертвые деревья.

Сторож запирал ворота и шел вдоль берега, гасил жаровни, проверял, чтобы все было в порядке. Он подбирал мох, который дети содрали с валунов, вытаскивал из «Колодца желаний» монетки и раскладывал их на газете, чтобы они просохли. Проверял, чтобы в урнах не осталось горящих окурков, и опорожнял урны в открытую скульптурную печь. Июньская ночь была тиха, каждый островок отражался в недвижной глади озера. Сторож любил эти ежедневные вечерние обходы закрытого на ночь парка. У ворот пахло сеном и навозом с близлежащих усадеб, на берегу — илом и травой, а также влажной сажей из бани; когда же сторож проходил мимо гипсовых скульптур, он чувствовал запах смолы — скульптуры были просмолены, чтобы они не пострадали от дождя. Он сам и смолил их. Днем сторож не чувствовал никаких запахов, днем он знал только голоса и ноги. Сторож любил вечера и ночи, спал он немного и часто часами сидел на берегу, наслаждаясь покоем, царившим вокруг и у него в душе. Он ни о чем не думал, ни о чем не тревожился, просто жил. Его огорчало только то, что осенью выставку закроют, он уже привык к ней и не мог представить себе другую жизнь.