Туве Янссон - Честный обман

В один прекрасный день, совершенно мимоходом, она объявила, что не желает отныне иметь ни малейшего касательства к делам, не желает ни говорить о них, ни слышать, пусть Катри, которая великолепно разбирается во всякого рода процентах, делит их по своему усмотрению.

— Но, Анна, я так не могу. Самые важные письма я не могу брать под свою ответственность. Это же серьезное дело, а не игрушки.

— Да, играть вы не умеете, — с легким ехидством вставила Анна. — Совсем не умеете, в том-то и беда.

Примерно в это время Катри и выдумала игру в проценты, назвав ее про себя «игрой в пользу Матса». Все было очень просто: картонные квадратики, на каждом четко выведено «5 %», «4,5 %», «7 %», «10 %» и так далее; раздают их, как игральные карты. Игра ведется быстро и без подробных разъяснений.

— Нам предлагают четыре процента, — говорит Катри. — Сколько поставим?

— Пять, — мгновенно отвечает Анна и бросает на стол свой квадратик. — Не давайте им себя надуть!

— А сколько Матсу?

— Два с половиной.

— Нет, — протестует Катри, — я даю четыре вам и два Матсу. На сей раз у меня было преимущественное право. Тут мы выиграли один процент за счет повышения до пяти. Его мы отложим.

— Отложим. А на что?

— Решайте сами.

— Купим Тедди одеяло, — смеется Анна. — Ну а дальше? Что там у нас?

— Дают семь с половиной.

— Десять! — кричит Анна. — Но для Матса только четыре.

— Анна, вы мухлюете. Десять вам не получить.

— Ну, тогда восемь. Но Матсу, как я говорила, четыре. Нет, пять. Пять с половиной.

Катри записала. Партнерша ее откинулась на спинку стула и повторила:

— А дальше? Что там у нас?

— Пока больше ничего. На все, что было в шкафу, я уже ответила.

— Так ведь можно и понарошку? — сказала Анна. — Я хочу еще.

Они начали играть на вымышленные суммы. Чаще всего за игру садились с наступлением сумерек. Разжигали огонь, ставили на стол две свечи, запасались карандашом и бумагой, раздавали картонки, получали и делали предложения, сбрасывали карточки, а карточки-картонки символизировали крупные суммы, которые порою исподволь вырастали до миллионов. Катри записывала. Она свыклась с этой забавой и частенько позволяла Анне выиграть, но неправдоподобие игры мучило ее, ей чудилось, будто у цифр отбирают их достоинство. Когда они играли на реальные Аннины интересы, точнее, на Аннину манеру говорить об этих интересах, Катри охватывало ощущение нереальности, и подчас ей стоило большого труда вернуться от этих выдуманных цифр к цифрам подлинным. Бывало, она складывала новые выигрыши в честной игре с прежними суммами, которые по ее расчетам отходили Матсу, и с еще большим тщанием записывала проценты для Анны. Игра на несуществующие деньги действовала Катри на нервы, Аннина манера обращаться с нулями ставила ее в тупик, и впервые в жизни Катри сбивалась со счета и долгими часами сидела у себя в комнате, крепко закрыв руками глаза и пытаясь разграничить реальность и беспочвенную забаву. Цифры гнали ее вперед и вперед, но не были уже ее союзниками. И Катри поняла, что Аннина забава — это своего рода наказание. На забытые письма она давным-давно ответила, а новые приходили редко. Анна казалась разочарованной.

— Что, некого нам сегодня обмануть? Тогда сыграем на миллионы.

В этой забаве противника можно было разгромить процентами, все равно какими — высокими ли, низкими ли.

Они было перешли на пикет, и совершенно напрасно. Анна проигрывать не любила, злилась и ворчала. В конце концов стали играть как раньше.

Оставаясь в доме одна, Анна выводила пса на задний двор и заставляла приносить палку. Пес изменился. Пройдешь мимо — возьмет и вскочит, да еще зубы оскалит.

— Место! — говорила Катри.

И пес ложился.

У Анны в спальне под окном была приделана выкрашенная белым кованая жардиньерка, которая с незапамятных времен пустовала. Здесь-то Катри и решила расставить папки с частной перепиской Анны и бумагами, оставшимися от ее родителей. На этот раз папки были из белого коленкора, под цвет мебели.

— Так-так, — сказала Анна. — Папины и мамины письма. Я думала, они давно отправились на лед. Вы их тоже читали?

Катри окаменела, внезапно увидев, как сильно изменилось Аннино лицо: оно съежилось, в нем появилась какая-то неприятная хитреца.

— Нет, не читала, — ответила Катри.

— Надо же, все аккуратно, все по порядку, и год на корешке. Могу открыть что угодно и когда угодно, скажем письмо, которое некто написал папе в девятьсот восьмом году.