Камилл Бурникель - Темп

Ирвинг положил руку на перегородку таким жестом, словно искал опору. Вокруг них по коридору продолжали сновать туда-сюда люди.

— Я вижу, посмеявшись над другими, вы теперь обращаете иронию против себя, — заметил просто Арам. — Уж не болезнь ли это какая, которую вы когда-то подхватили, и временами она дает о себе знать?

— Вполне возможно, — произнес Ирвинг, который вновь обрел дыхание и равновесие. Его стальной с синевой взгляд оставался удивительно прозрачным. Он вдохновенно начал новую тираду:

— Однажды я сказал Джойсу: «Какого черта вы застряли на континенте, возвращайтесь-ка лучше поскорей на свой остров». И знаете, что он мне ответил?.. Это было накануне войны, и он уже почти полностью потерял зрение… Он мне ответил: «Я не вернусь в Ирландию, потому что не хочу видеть человека, который меня убьет!» У него, у этого старого парнеллита… была навязчивая идея, что если он ступит туда ногой, то кто-нибудь из бешеных националистов убьет его, как кролика. И он, естественно, не стремился увидеть лицо своего убийцы и окрасить своей кровью землю Дейрдра. Он был за Парнелла, представляете!.. Вот какие мы, великие кельты из Ирландии и иных мест!.. Человека всегда можно узнать и по мощи его слова, и по умению оказаться на стороне гиблого дела. Я решительно за мои противоречия, но не за лингвистику… Очевидно, вопрос темперамента.

Ему снова пришлось перевести дыхание, и в какой-то миг Арам подумал, свалится Ирвинг или все же отправится восвояси. Однако тот продолжил:

— Вот вы, если я правильно понял то, что вы мне поведали относительно вашего происхождения, не знаете, какую землю носите на своих каблуках и кто среди встречаемых вами людей является вашим родственником, а это значит, у вас еще остается один необычный и, между нами говоря, несколько диковинный выбор, то есть выбор быть самим собой, по вашему усмотрению. А это вам уже не стаканчик пива, поверьте мне. Для таких людей, как мы — Дилан, Джойс и я, — это было почти невозможно. И хоть сдохни, остаешься в шкуре самим же созданного персонажа. Хоть сдохни, но уже не можешь быть ничем иным, кроме как собой.

— Эта болезнь редко смертельна, — заметил Арам.

— И я даже скажу, что иногда выгодна. Однако, возвращаясь к вам… ваша же, ваша болезнь, именно о ней идет разговор…

— Моя болезнь? — прервал Арам, весьма озадаченный этим словом.

— Это везение.

— Как — везение?

— Я мог бы сказать: ваш наркотик, ваша религия… ваш жизненный ритм. Но нет, я говорю: ваша болезнь.

— Всего-навсего!

— Однако болезнь, которая обновляет вам кровь, вот что великолепно. Оставайтесь ей верным, малыш, оставайтесь ей верным! Пусть лучше она покинет вас первой. So long! [50] Пока (англ.). Мой дорогой, so long!

С этими словами Ирвинг Стоун, маневрируя, как гренадер перед решеткой какого-нибудь королевского дворца, сделал безукоризненный, прямо как по уставу, поворот и удалился в противоположном направлении, одно плечо выше другого, но не сгибаясь.

Это дикое словоизвержение его одурманило. Все сказанное продолжало звучать в ушах, отчего движение и шум вокруг бара стали казаться совсем невыносимыми. Лучше всего было пойти ненадолго на террасу. Уже смеркалось. Фиолетовая дымка заволокла противоположный берег. Легкий ветерок доносил из соседних садов аромат молодых побегов и еще не начавшей цвести липы. Арам облокотился на балюстраду, наблюдая за лодками поблизости и за небольшой группой парусников, маневрирующих посреди озера.

Этот занявший всю вторую половину дня стоуновский монолог, которому он внимал в качестве порой зачарованного, порой доведенного до изнеможения слушателя и зрителя, оказавшись к тому же еще и прямым либо косвенным предлогом для него, его темой, вынес на поверхность массу застарелых, нерешенных проблем, давным-давно нуждавшихся в обстоятельном и постоянно откладываемом анализе.

Он конечно же никогда не считал себя ни гением, ни даже просто незаурядной личностью. Однако приходилось пользоваться этой утрированной терминологией, чтобы попытаться понять, чего же еще и сейчас, двадцать лет спустя, все от него хотят. Существует ли возможность для того, кто был гением, вернуться в обычную среду, жить как простой смертный и поступать словно ничего не произошло, без малейшего сожаления, без оглядки на прошлое? По существу, для всех для них, Стоуна и прочих, так именно и ставился главнейший вопрос: как пережить этого гениального подростка, которым ты был?..