Камилл Бурникель - Темп

Мнения на этот счет у Арама не было.

«Если им хотя бы пришло в голову попросить меня сделать копию «Перехода через Сен-Бернарский перевал» Тевенена… разница идей по крайней мере дала бы мне возможность позабавиться при работе. Так нет же, чертовы клиенты желают только это, и ничего больше!»

Как-то раз в глазах Боласко заметались молнии, и Арам увидел, как он прежде, чем начать рисовать, с негодованием тычет кистью в изображение лика страшной кары.

«Я просто не перевариваю этого типа. Всегда его презирал! А ты?.. Какой-то Коллеоне из Фоли-Бержера!»

Эта фраза запечатлелась в памяти Арама. Может быть, драма началась именно с этой несовместимости между художником и моделью, как в некоторых семьях, где после тридцати или сорока лет совместной жизни супруги обнаруживают в — себе взаимную ненависть и начинают мечтать о том, как избавиться друг от друга с помощью ножа или яда. По-видимому, для Боласко задача была не из простых, выдержать им самим определенный срок с этим парнем под носом, неизменно сидящим и гарцующим на своем Гиппогрифе.

Коридорный, собиравшийся сделать несколько затяжек, едва успел смять в кулаке сигарету. Из глубины коридора прямо на него двигался сам директор со своей свитой и еще кем-то внутри группы, на полголовы возвышающимся над остальными.

Вот ведь повезло: достаточно одному из группы заметить сигарету, и его песенка была бы спета. С такими, как у этих типов, представлениями о поведении на работе нет более неслыханной дерзости, большей наглости, чем выставиться вот так с окурком в руке во время дежурства. Даже тогда, когда клиенты еще дрыхнут на своих перинах из долларов и швейцарских франков за плотными прочными двойными дверями. Обманчивая видимость у всех этих широких, кажущихся пустынными проспектов, выстеленных жаккардовыми коврами. Несколько раз он там попадался. Однако еще никогда, чтобы с сигаретой, как эта, марки «Лоуренс», сверкающая своим золотым ободком, которую он совершенно целехонькой извлек из пепельницы с головой сокола, изображенной на матовом фоне рядом с вензелем отеля. И вот надо же! Мысль о проступке почти заслонила боль от ожога. Как это можно допустить, чтобы член обслуживающего этаж персонала превращал коридоры в курительные комнаты, отчего неприятные запахи неизбежно проникнут в комнаты вслед за подносом с завтраком или всего одной бутылочкой нидеровской зельтерской?

Группа миновала его, плотно вжатого в стену, будто от взрывной волны или выхлопных газов реактивного двигателя. Немного успокоившись, он стал размышлять.

Этот визит, хотя он носил явно официальный характер, показался ему нарушением всех норм. Не было никакого телефонного звонка из приемного холла, предупреждающего о том, что нужно стоять наготове рядом у двери лифта. Не было никакого указания и на доске дежурства. Наконец, когда сегодня утром в бельевой на этаже он, как всегда, макал toats [22] Тосты (англ.). в кофе с молоком в компании горничных, ни одна из этих дур, похоже, не была в курсе этой суматохи, охватившей весь staff. Ни архиепископ из Сиднея, ни ударник из «Роллинг Стоунз», ни вратарь «Кардиффа» не удостоились бы стольких знаков внимания, которые виновник происходящего, казалось, вовсе не замечал.

А кроме прочего сразу возникает вопрос: куда они его денут? Пока ни один номер не освободился. А те, что должны освободиться, уже давно зарезервированы. Это тебе не какой-нибудь караван-сарай в одной из новых африканских республик, где людей выгоняют, как только заявятся делегации на какую-нибудь политическую ассамблею!

Группа остановилась, и весь штаб принялся внимательно следить за жестами клиента, который что-то искал в своем кармане.

По мере наблюдения за ним, — а коридорный продолжил это занятие, потому что никто, похоже, не замечал его присутствия, — все больше бросалось в глаза, до какой степени его поведение не соответствовало привычным нормам. Ни одного из тех признаков, по которым всякого вновь прибывшего тотчас оценивают, угадывают, снабжают ярлыком, ставят на надлежащее место, причем ошибка равняется практически нулю. Все эти признаки отсутствовали, поскольку у него не было ни багажа, ни сопровождающих. Ни чемоданов, ни сундука, ни походного гарема, ни секретарей. Никаких домашних или прирученных животных. Никакого леопарда. Никакой экипировки для охоты, гольфа или тенниса. Ни лука, ни арбалета, ни саксофона, ни «Страдивари» для генеральной репетиции перед каким-нибудь соревнованием, фестивалем или конкурсом «Золотая Роза». Не было также и того, что указывало бы на причастность клиента к какой-нибудь конференции, к какому-нибудь конгрессу, — импозантных портфелей из черной кожи, набитых документами и важными сообщениями. С головы до ног вновь прибывший был лишен всяких этикетов такого рода; свободен от всяческих признаков. Не было даже непременного «дипломата», скрепленного с запястьем блестящей цепочкой, — визитной карточки новой технократической клиентуры пятизвездочных отелей.