Гарри Гордон - Пастух своих коров

— Может, Савку подождем? — нерешительно сказал Петр Борисович.

— По закону жанра — конечно. Три джентльмена у камина. Вообще, трое — это уже община. И, заметьте, церковь. Но поскольку наш коньяк на двоих, то я полагаю…

— Погодите, — придумал Петр Борисович, — сейчас я его вызову.

— Это каким же образом?

Петр Борисович разыскал в углу недопитую Савкой бутылку — оставалось на два пальца — и вынес в сени. Вернулся с новой, Нинкиной, зачем-то обтер ее полотенцем и поставил на стол. Аккуратно отрезал корочку хлеба и посолил. В сенях загромыхало, хлопнула дверь.

— Ну что, Борисыч, — спросил Савка, утирая нос, — занятия будут?

— Какие занятия?

— Политинформация, — ухмыльнулся Савка.

— Чудеса, — пропел Серафим Серафимович.

— Мы прервались на том, что, оторвавшись от моря, я оказался в некоем межприродье и, понимая, что море мое безвозвратно, ударился в поиски новой среды обитания. И, как антипод прежней моей природы, на горизонте моего сознания замерцал Лес, с большой буквы, разумеется, более высокий, более населенный и значительный, и более грозный, чем реальный, тот, среди которого мы сейчас находимся. Кстати, Савка, ты видел свежие кабаньи следы возле Старой деревни? Там прошла целая рота. Голов двадцать.

— А толку, — сказал Савка, — хоть дивизия, я из лопаты стрелять не умею.

— Ну, ладно. Так вот:

— Что ж, — строго сказал Серафим Серафимович, пытаясь намотать на палец короткий локон. — Дайте-ка мне тетрадку…

— Ни к чему, — запротестовал Петр Борисович. — Я ведь не жду от вас рецензии. Сижу, вспоминаю вслух, хотите — говорите, не хотите, не надо.

— Не давай, — поддержал Савка, — порвет. А мне нравится. Точно схвачено. Иной раз на двор не выйдешь — страшно. А волки — они вон днем под окошком ходят.

— Воля ваша, — развел руками Серафим Серафимович, — просто я хотел поточнее. Там есть любопытные аллитерации. «Прохладен влажный лес».

— «Тяжелая листва», — добавил Петр Борисович.

— Вот, вот. Правда, утрачена непосредственность. Но непосредственность — не самое главное качество в искусстве. «Искус» — испытание, эксперимент, игра…

— Еще скажите — изобретательность, — проворчал Петр Борисович. — Это, конечно, дар, но к искусству он имеет такое же отношение, как ваша глиняная нога к хирургии. А что в этом стихотворении есть, то это цельный образ того самого Леса. Чего стоит этот «лапки поджимающий паук».

— Впечатляет, — согласился Серафим Серафимович, — равно как… Нет, напрасно вы мне не дали тетрадку.

— А правда ли, — Савка говорил слишком громко, чтоб заглушить струйку, льющуюся в стакан, — правда ли, что паучиха, когда поживет с самцом, ну, как муж и жена, так и поедает его на хер?

— Правда, правда, — поморщился Серафим Серафимович.

Ныла нога, и разговор не получался, а жаль, — стихи, в самом деле, любопытные.

— Ну, что, это весь ваш Лес?

— Почему же, извольте:

Серафим Серафимович заерзал в своих подушках: