Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

С тревогой он следил за тем, как она машинально выполняла свои обязанности хозяйки, с видимым усилием заставляя себя думать о том, что делает. Когда она уходила на кухню, он поворачивал голову и прислушивался. Но удобное кресло и тепло очага вызвали в нем непреодолимую усталость. Он наклонился вперед, подперев подбородок руками, смотрел в огонь и думал.

Она дотронулась до его плеча.

— Я ничего не хочу, — сказал он, повернув к ней усталое, лицо.

— Надо же чем-нибудь поддержать силы, дорогой мой.

— Ну, тогда чашку чая.

Она помедлила немного, потом принесла чашку и дала ему в руки, принесла тарелку и подождала, пока он не начнет есть и пить. Это словно сняло с ее души какое-то тяжелое бремя, и она неожиданно улыбнулась с глубокой нежностью.

— Тебе, должно быть, ужасно тяжело, Джордж.

— Не во мне дело, — прошептал он. — В тебе.

Она тихо покачала головой. Она знала, что как, жена и мать утешать должна именно она. — Нам вместе придется переживать эти тяжелые дни. Все-таки легче, когда у тебя кто-нибудь есть.

Вечером он сидел один у камина. Жена, и дочь легли спать.

Удар обрушился, и в этом смысле самое худшее было уже позади. Теперь мало-помалу должно было наступить выздоровление, и время должно было залечить рану и утишить боль. — Авессалом! — шептал он. Всегда Авессалом, лучший из сыновей, любимое дитя. Он любил Криса. А знал ли об этом Крис? Он вспомнил последний вечер, проведенный с сыном, разговор в спальне. Крис, конечно, уважал отца. Но он был легкомыслен, мальчик еще, ему только, что исполнилось двадцать лет.

Говорят, молодость — золотое время жизни, но вот сейчас, когда мистер Бантинг вспоминал собственную жизнь, все лучшее, как ему казалось, было уже после двадцати лет. О прежнем своем «я» он думал, как о совсем другом человеке, настолько отличавшемся от того пожилого, трезвого мужчины, каким он был теперь, что он почти с любовью вспоминал о живом, полном надежд мальчике, каким он был когда-то. Но все лучшее в его жизни лежало по эту сторону. Хлеб, который он ел с радостью, вино, которое он пил с легким сердцем, дни, прожитые в согласии с любимой женой, — все это было, уже после двадцати лет. А Крису пришлось отдать все это. Не за какой-то «новый миропорядок», — Крис так же мало думал об этом, как и его отец. Он погиб, защищая свой дом и семью и те несколько миль английской земли вокруг Килворта, которые он научился любить еще с детства.

А теперь он умер. Все мысли кончались на этом, растворялись в этом одном слове. Никогда уже они не услышат, как он идет, насвистывая, по дорожке.

Возвращаться на службу после смерти Криса было для мистера Бантинга тяжелым испытанием, и ему пришлось постоять некоторой время перед дверью, собираясь с духом, прежде чем войти в магазин. Но он прошел по отделам к своему закутку, повидимому, никем не замеченный. Кордер, угадывая, что сейчас он нуждается только в одном — чтобы его оставили в покое, избавил его от бесконечного повторения одних и тех же ненужных выражений сочувствия. И мистер Бантинг с головой ушел в работу; дело нужно было делать попрежнему, и забота о мелочах помогала ему забывать самое главное.

В первый же день по возвращении он с обычной своей аккуратностью просматривал почту, облокотившись о стол. Но смысл написанного доходил до него с трудом, что-то все-таки ускользало, как ускользает звук от глухого, сколько бы он ни напрягал слух. Значит, он не совсем еще пришел в себя; раньше, помнилось ему, он удивительно быстро догадывался, что именно требуется клиенту.

Очень часто в эти первые дни он ловил себя на том, что погружался в какой-то транс, и мысли о работе незаметно сменяются мыслями о том, как-то Мэри проводит одна эти дни. Ей, конечно, очень тяжело, она все в той же обстановке, повсюду она видит вещи Криса. И вдруг, опомнившись, он взглядывал поверх перегородки на циферблат больших часов, и найдя, что стрелки не передвинулись, хватался за свои часы, не в состоянии понять, что эти трансы длятся всего мгновение. Потом он сосредоточивал все свое внимание на письмах, перечитывая их медленно и тщательно до тех пор, пока все не становилось ему ясно.

Чуть ли не первым из всего магазина прямо заговорил с ним мистер Бикертон. Он зашел к нему в закуток, прежде чем подняться наверх, в контору, и мистер Бантинг встретил его, призвав на помощь всю свою выдержку. Он стоя выслушал слова своего шефа — они были доброжелательны и искренни, в них было все, что может быть в словах; никто ведь не мог ничего ему дать кроме слов, сочувственных, но бессильных. Мистер Бантинг терпеливо выслушал их, не отвода глаз от пресс-папье. Когда шеф замолчал, он поднял глаза и сказал.