Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Несмотря на твердое намерение не разговаривать о войне, он неизменно сворачивал на эту тему. Ему хотелось, чтобы его успокоили, как ни шатки были основания для такого успокоения. Эрнесту, который видел теперь отца не каждый день, он казался постаревшим, скрывающим тоску и тревогу за напускным оживлением. «Сирена» теперь не приносила успокоения мистеру Бантингу. Великие бедствия надвигаются на страну, и ничего хорошего не предвидится в будущем: мистеру Бантингу оно казалось мрачным, угрожающим.

— Не понимаю, как это немцы так продвинулись во Франции. Почему мы их не остановим? Мы же раньше всегда их задерживали. Что-то они уж очень близко, Эрнест. Если дойдут до Кале, плохо дело.

И все-таки мистер Бантинг не мог поверить, что немцы дойдут до Кале. На его карте это было даже и сейчас очень далеко от того места, где находились немцы.

— Что такое «блицкриг», Эрнест?

— Это значит «молниеносная война».

— Вот оно что. Странно, что это так называется. — И, удовлетворившись объяснением, он оставил эту тему.

Мистер Бантинг проводил гостей до двери, постоял на пороге, пока они не скрылись в темноте, дождался, пока не щелкнет калитка.

— Я выкурю еще трубочку, Мэри, — сказал он жене. Этой последней трубочкой мирно заканчивался день мистера Бантинга. Иногда человеку хочется остаться одному, а другой раз ему нужно общество. А домашние этого не понимают, пристают в самую неподходящую минуту. Надев туфли, застрахованный от постороннего вмешательства, он пересматривал минувший день, а иногда и месяцы и годы, оставшиеся позади, и это отвлекало его мысли от будущего.

Иногда патрулирующий самолет пролетал низко над городом, и мастер Бантинг прислушивался к возникавшему в отдалении гулу, к тому, как машина пролетала над домом, и вазочки на камине дрожали, точно от страха, к тому, как гул замирал в отдалении. Потом он притворял кухонную дверь и смотрел на косые лучи прожекторов, бесшумно ползавшие по небу в поисках насекомоподобного ускользнувшего от них пятнышка.

«Может, и немец», думал он. Эрнест говорил, что иногда они летают над Килвортом. Разведчики, так полагал Эрнест. А может, и наши, может, даже и Крис. Во всяком случае кто-то там есть, какой-нибудь молодой человек в мехах сидит в кабине, совершая фантастический полет между двумя мирами.

Иногда, сидя вот так перед камином, он вдруг пугался своего добровольного одиночества и спешил наверх, в уютную спальню, улечься рядом с женой. Некоторое время он тревожно прислушивался, ловя каждый звук и вороша отпавшие уже мысли этого дня, как собака ворошит палые листья, прежде чем улечься. Гитлер, Риббентроп, Геринг, опять Гитлер — бей конца, утомительно и надоедливо всплывали в мозгу эти имена. Где-то спали или бодрствовали сейчас эти бандиты, они жили, их можно было где-то видеть в этот самый час. Мистер Бантинг ворочался с боку на бок, твердо решив не думать больше о них. Он будет думать только о своих личных делах. Надо сосредоточиться. Вот, например, салат, отчего он до сих пор не взошел? Переложено удобрения, говорит Оски, а может быть, и наоборот, не доложено. И, думает только о своей грядке с салатом, мистер Бантинг скоро уснул.

Каждое появление почтальона было теперь большим испытанием для мистера Бантинга, как для всякого человека, у которого сын служит в воздушном флоте, однако он совсем не был подготовлен к тому потрясению, какое испытал на следующее утро, прочтя правительственную инструкцию. В нем глубоко вкоренилось предубеждение против всяких официальных бумажек; они обычно бывали непонятны и всегда приходили некстати, словом, принадлежали к разряду мелких утренних неприятностей. Он всегда разрывал эти конверты с восклицанием: «Опять формалистика!» — и тут же отбрасывал их в сторону, считая, что они могут и подождать. Однако на этот раз инструкция была снабжена совершенно ошеломляющим заголовком: «В случае появления неприятеля».

Сначала мистер Бантинг нетерпеливо пробежал листок, затем уделил ему более пристальное внимание. Но листок не стал от этого осмысленней и доступней человеческому пониманию; он остался таким же официальным и невразумительным, как бланк подоходного налога. Мистер Бантинг подошел к окну и в полном молчании еще раз прочел его от начала до конца.

— Господи, это еще что! — воскликнула миссис Бантинг, когда он объяснил ей, в чем дело.

— Здесь сказано, что мы должны оставаться на местах.