Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Вернувшись в столовую, мистер Бантинг сел за стол и не спеша набил и закурил трубку, прежде чем возобновить прерванный разговор.

— Я только не советую тебе торопиться, Кристофер. Сначала надо уладить все с мистером Ролло.

— Папа, да я уже подал заявление. И медицинскую комиссию прошел.

Мистер Бантинг предчувствовал это, хорошо зная характер Криса. И все же сознание совершившегося факта принесло ему только облегчение. Когда решение принято бесповоротно, легче примириться с ним.

— Воображаю, с каким гордым видом будет шествовать божественная Моника рядом со своим летчиком! — задумчиво сказала Джули, которая могла разделять славу Криса только в качестве сестры.

— А ну, перестань, — огрызнулся Крис и, снова завалившись с ногами на кушетку, открыл «Аэроплан», а отец, сидевший у камина, смотрел на него, полный тревоги и гордости.

Позже вечером мистер Бантинг остался у камина один. Он сделал обход дома, проверяя, не просвечивают ли окна в спальнях, и теперь ждал Эрнеста. Его трубка была набита табаком «Маяк», который он теперь курил. Цена всего-навсего шиллинг четыре пенса. («Всего-навсего! — подумал он. — Господи боже!») «Райской смеси», конечно, и в подметки не годится, но если привыкнуть, то курить можно. Мало-помалу его небо притерпится, как-нибудь привыкнет и нос миссис Бантинг. Женщина, за тридцать лет совместной жизни привыкшая связывать присутствие мужа с ароматом табака определенной марки, не сразу примиряется с переменами.

Эрнест проводил вечер с Эви; теперь они встречались не часто. Как ассистентка доктора Эрла, Эви была завербована мистером Ролло на пункт первой помощи. Ее дежурства там, работа в приемной, долгие часы, которые Эрнест просиживал в прачечной, — все приводило к тому, что времени на встречи оставалось мало. Отец раздражался на Эрнеста гораздо больше, чем на Криса и Джули, и вместе с тем больше жалел его. Жизнь давалась Эрнесту нелегко, он слишком много думал, слишком много спорил с самим собой, слишком носился со своей совестью, слишком много копался в психологических тонкостях. «Жить легче, — думал мистер Бантинг, — если не задаваться высокими идеями и не устраивать трагедий по каждому так называемому принципиальному вопросу». Но Эрнест упрям; кто бы мог подумать, что молодой человек с такими нежными чертами лица и отнюдь не атлетического сложения способен так цепко держаться за свой идеи! Спорить с ним — лишняя трата времени, даже если только пытаешься убедить его, чтобы он больше щадил себя. Бесполезно, все равно Эрнест выберет самый тернистый путь.

Эрнест бесшумно вошел в комнату, улыбнувшись своей мимолетной улыбкой. Вид у него был усталый. Пока сын снимал башмаки, мистер Бантинг успел принести из кухни ужин на подносе и разогрел какао. Не надо говорить ему про Криса, решил он, а то опять начнет раздумывать. Мальчику нужно притти в себя, отдохнуть.

— Говорят, что ожидается вторжение немцев в Голландию, — вдруг сказал Эрнест.

Он впервые допускал такую возможность. Обычно от него можно было услышать, что у Германии с Голландией пакт о ненападении, что Гитлер недавно подтвердил это. Для Эрнеста этим было сказано все, дальнейшие домыслы казались ему неуместными. На Гитлера возводят тяжкие обвинения, но Эрнест считал, что за его действиями стоят факты, которые многое объяснили бы, если бы их от нас не скрывали. Будучи человеком, поднявшимся из безвестности, Гитлер вызывал к себе уважение Эрнеста. Но сегодня «Горизонт» писал о вторжении в Голландию как о чем-то вполне вероятном. То, что об этом заговорил «Горизонт», произвело на Эрнеста сильное впечатление. Прочтя такую статью в «Сирене», он отнесся бы к ней по-другому. «Горизонт» был его любимый еженедельник и вполне передовой. Если Гитлер нарушит свое слово, последствия будут гибельны. Уверенность Эрнеста в том, что на фюрера постоянно клевещут, была несколько поколеблена.

— Папа, мы с Эви ходили смотреть квартиры.

Он помешал какао и взглянул на отца, боясь, что тот не сразу его поймет.

— Скоро опять будет призыв.

— Тебя не возьмут, Эрнест. Ты забронирован. Зачем торопиться?

Он понял, что его слова затронули в Эрнесте чувствительную струну — его принципиальность. — Другие пойдут, почему я должен увиливать? Конечно, мне бы хотелось в нестроевые, санитаром или кем-нибудь в этом роде. Убивать я не способен.

Наступило молчание. Потом Эрнест оказал: — Мы с Эви решили пожениться.

— Так, — сказал мистер Бантинг, получая второй удар за этот вечер.