Александр Терехов - Крысобой. Мемуары срочной службы

— А кто сейчас он?

— Как кто? Это когда было… Помер! Жену забыть не мог, ночью пойдет в сад, кричит: где ты, на Олимпе? В Эмпирее? Выше? Писали: имел несчастную страсть придерживаться чарочки. Умер от полной апатии ко всему.

— Я хотела… Ваша жена умерла?

— Да нет, какой там — можно сказать, развелись и не видимся. Родня ее меня терпеть не может. Я ее в деревню упрятал. Они не понимают, а ей там лучше будет.

— Красивая?

— Ну как… Я сочинять не буду, я за свою жизнь раздел, чтоб догола, баб — ну, не больше двадцати. Знаешь, все очень похоже. Рты, животы, некоторые места вовсе — один в один. Особенно лежа. Трудно сравнивать. Но вот у нее, например, было три груди.

— Что?

— Три груди. Ну в основном у всех две. Бывает одна, но вот три — реже. Вот у нее. Мать, да куда ты пошла? Я ж не считаю твои! Вон какой у тебя зад, да я люблю тебя…

Озяб так, что бегом домой, грея пальцы, — дыхание зримо клубилось, у ворот голосила влекущая меня беременная с крашеной челкой: «Жалко зеленого саду, зеленого саду…» Запевала сызнова, но уж потоньше, я двинулся рядом — курносая такая, и ротешник; обнял раздавшийся стан и враз согрелся, почуял: надо!

— Что это вы только одну песню поете? А?

— Какую готовим — такую поем.

— Вместе вообще здорово поете! — Как и предвиделось, в конце дорожки она завернула и уткнулась в меня, я, сообразив, что живот к животу не сойдемся, подхватил ее с боку, поцеловал в шею, а руки уж и не знал, как расположить.

Она гордо ответила:

— Наш хор по области первое место держит.

Ее осторожные руки, запутавшись в моем свитере, последовательно расстегнули рубашку и чертили сладостную азбуку на теле — неужели на лавке?

— Хор…

— Здесь и есть — наш хор. Придумали, красиво, когда беременные поют на веранде. Гостям понравится. Нас и попросили.

— И ты…

— Я-то ничего… А вот у нас шестеро незамужних и столько же на пенсии. Вот им пришлось.

Она помолчала и высвободила руки.

— Что-то ты сегодня без настроения.

Я потоптался и ушел спать. Холодно. Когда ж затопят?

Время «Ч» минус 8 суток

— Посмотри. Так…

Так ветер сносит листья. Уже коричневые, так податливы. Ветер не виден, просто зашипят кроны, а стихают — листья тронулись, сходят в сторону, словно облако — и бабочками оседают, раскачиваясь и мешаясь, как живое, путаницей застревая в ветвях, садясь на темя часовым ребятам. Опять ветер. Сухой, насекомый шорох и новая стая. Смотри. И там. Сдирает платок с качнувшейся ветки — осыпается шелуха. Ветер, деревья обсыпаны по колени, не могут ступить. Опять зашипело, шелест. Снимаются… все.

От середины дорожки мы пошли еле. Незнакомый верзила успокаивающе выставил в ладони удостоверение.

— Лейтенант Заборов. — Он сбивал целящие в морду листья, раздутый, как грузчик, пригладил залысины. — Усиленно сопровождаю, по факту угроз. Клинский решил милицию не трогать, их как раз на листопад двинули. Потихоньку. — Он вышел первым за ворота. — Кто не спрятался, я не виноват. Сердюк, чей там зад из-за столба? А вы беседуйте, не обращайте внимания.

— Слава богу, — признался Старый. — Плохо спал, казалось, в окно лезут. Меня эти шутки тревожат. Как-то у них с преступностью, разгул какой-то… Угрожать научились. Убьют. А ты что думаешь, за гробом жизнь?

— Никогда не верил. Наши должны были б сбежать. Маленьким был, все книжки такие, как наши отовсюду бежали. Перепилил — убежал. Восстание подняли — ушли. Перебили охрану, захватили самолет. Если б там на небе что-то имелось — наши обязательно бы сдернули. А раз за все время ни один…

— Ха, а если их там очень устраивает?

— Я ж тебе объясняю: я так маленьким думал. Теперь другое думаю: если рай и никто мотать не хочет, не может быть, чтоб кто-то из наших не надрался пьяным и не провалился бы по своей дурости обратно. Наш бы обязательно что-то сломал и выпал. Ничего там нет.

— А где есть?

— Здесь. Старый, я к своей…

— Справлюсь. Как там она? Не хочет? Лейтенант, мы расходимся.

Верзила позволил:

— В банк? Смаляй через площадь — там тебя ждут. Не боись. Вправду захотят убить — предупреждать не будут.

Так не терпелось, что я считал шаги, а то бы побежал. Все равно побежал; ветер спотыкался о бульварную гриву, листья вздымались дымом, как пыль над ковром после удара; дворники, солдаты, бабы, старшеклассники прочесывали траву, снося листья в мусорные баки — кран ставил баки на машины, а ветру не сиделось; у банка вскинулись с корточек Ларионов и Витя, размахались руками.