Александр Терехов - Крысобой. Мемуары срочной службы

— Свет. Включайте все. Какая стена к мусоропроводу? Берите бинокль и вон с угла — мне навстречу, ищем дырку в стене. В самом верху, напротив подвески. Или выше. Повреждение штукатурки, потеки, пятно — сразу поднять клешню, я подойду.

Час миновал в хождении с запрокинутой головой.

Я размял пальцами шею. Ларионов, постукивая очками о бинокль, кряхтел.

— Отсвечивает… У меня чистая стена, — плюнул на платок и протер очки, слепо взглядывая в меня. — У вас как?

— Одна трещина. Вон.

Мы уставились ввысь, как звездочеты.

— Да, — признал Ларионов. — Но как ниточка.

— А выше по ней? Расколупано, видно? Краснеет. Похоже, отвалилась штукатурка и торчит кирпич. Кирпич красный в стене?

— Клали красный.

— Трещина — ступенями вниз и вправо. Все время вниз и вправо тянет, что значит?

— Штукатурили небрежно. Или сырая стена.

— Я не про то. Трещина повторяет шов кладки. Значит, пьяные каменщики внутреннюю стену гнали тяп-ляп: кладка не смыкается, есть пустоты, ход. Садитесь теперь или лежа — как удобней — и глаз оттуда, где кирпич виден, не спускать.

Ларионов уселся. Смотрел-смотрел и просипел:

— А чего мы ждем?

— Если с трещины на подвеску прыгнет крыса, то деревня их на подвеске. Всех положим брюхом вверх.

— И сколько так сидеть?

Расположившись рядом, я думал: сколько так ждать? У стаи гибкий распорядок — она кормится наоборот человеку, когда он спит. Когда не шумят шагами. Но так, если не шибко наплодились. Если в одну смену успевают жрать. Если нет — могут и белым днем.

Я усмехнулся потолку: вам видно меня, глаза зеленые?

Надежней ждать до утра. А вдруг шалый какой понесется сейчас попить? Или тетка бросится с подвески от похоти доминирующего [9] Доминирующий самец, или альфа-самец; независимый, раскованный, патрулирует групповую территорию, ярко выделяется агрессивным поведением, первым обследует пищу и незнакомые предметы. самца? Я погасил свет, оставив лишь дежурное освещение. Будто люди спят.

— Плохо видно, — забеспокоился Ларионов.

Стадо потечет, увидишь. Я еще придумал:

— Степан Иваныч, дуйте к Старому. Пусть подымит в мусоропровод, он знает. И бегом назад!

Сам уставился в бинокль: уже не виден кирпичный бок, виден ручей серого света меж стеной и подвеской, когда пойдут — там зарябит. Худо, коли метнется одна — намучаешься, вдруг почудилось? Закукуем до утра. Бежит. Борзо бегает архитектор, я отнял бинокль от глаз и погладил натертые веки: а, это Витя.

— Куда смотреть? — выпалил он.

— Вон, гляди за моей рукой, трещина, по ней до потолка — ход, если есть, там. На стену не пялься, ляжь и спокойно смотри на полосу между стеной и подвеской: стадо запрыгает через нее. Гляди, чтоб на морду не упало. Чего там Старый?

— Владимир Степанович велел передать: полукольца мусоропровода смещены разносторонне, множество щелей…

— Не кричи ты…

Он зашептал:

— Не можем расчистить, Ларионова Владимир Степанович отправил дымовую шашку искать. Я хотел вас спросить… Тогда, у мясокомбината, если бы вы или кто-то, вот попал им на тропу — что было бы?

— Да кто ж полезет? Водопойная тропа видна, на два шага отступил и — в стороне. Если только молодняк сдуру по штанам попрыгает. Другое дело, если они переселяются…

— Вы видели?

— Не, я не видал. Граф Алексей Иваныч Мокроусов в прошлом веке видал, в его бумагах описание, как из горящей усадьбы шла стая — кошки прыгали на плетни, а мужики на елки. Хотя сколько там с одной усадьбы? Под тыщу. Угроза не в числе, в сплоченности. Когда поджимает — люди уносятся россыпью, а крысы пробиваются потоком: доминирующие самцы в головах, впереди всех — разведчики из подчиненных [10] Подчиненный, или подавленный, также омега-самец. Характеризуется полной утратой агрессивной реакции, пугливостью, скованностью в движениях, постоянной готовностью убежать. Избегает контактов с другими особями. Перемещения ограничены. На самок не обращает внимания. . В середке ведут баб, немощных и слепых, крысиного короля, если имеется; подчиненные замыкают. Тогда опасно, надо слушать.

— Что?

— Крысы же разговаривают. Кашляют. Шипят, если ты ее шваброй под батарею прижал. Хрипят, когда дерутся за бабу. Самое тошнотное — чистый визг. Навроде «мама» кричит. Давилка ей хребет перешибет… Прошлый год на Арбате стройку чистили, экскаватор ковшом сразу три гнезда выворотил, мамаши прыг-прыг из ковша, а крысята с грецкий орех, в пуху — знаешь, как орали? Я не могу слушать. Поэтому больше ядами работаю. Вот, а еще есть свист. Граф Мокроусов вывел: прежде похода альфа-самец, доминирующий, обязательно свистит. И не тихо. Услышишь — сразу тикай.