Уилл Селф - Обезьяны

Больница «Чаринг-Кросс» не исключение из этого прискорбного правила. С тех пор как ее, за чрезмерную величину, изгнали из старинных пенатов в центре города, она угнездилась в районе Фулем-Пэлес-Роуд, чуть южнее Хаммерсмитской эстакады. Если съехать с нее там, где она приподнимает свое брюхо над нагромождением магазинов, автобусных станций, офисных зданий и развлекательных комплексов, то попадешь на улицу, примечательную в следующем отношении: она настолько ни на что не годна, что даже на конкурсе ни на что не годных улиц заняла бы второе место.

Бедная улица Фулем-Пэлес-Роуд! Иметь бедный вид выше ее сил. Идет под уклон, но еще никому не удалось по ней скатиться. Местные жители выглядят перепуганными, а вот пугающими не выглядят. За многоквартирным домом «Гиннес-Траст», расположенным в самом начале улицы, взгляду открывается бесконечная вереница тошнотворных забегаловок и ларьков по продаже тошнотворных же бутербродов. Изделия из рыбы следуют за изделиями из курицы, изделия из курицы следуют за изделиями из рыбы — последняя питается первой, первая питается последней и т. д. Для самой Географии появление на улице Фулем-Пэлес-Роуд не проходит даром, так как здесь Ближний Восток оказывается дальше Дальнего, Индия меняется местами с Индокитаем, и наоборот, и снова, и т. д., и т. п.

Настолько обескураживающе выглядит этот коктейль из магазинчиков и лавчонок, что если бы однажды жарким летним днем раскаленный асфальт улицы вдруг залили потоки растительного масла, то самый находчивый шимпанзе просто вывалил бы прямо на землю все запасы съедобного сырья, которыми набиты здешние заведения, — и зажаренный прямо на мостовой «продукт» как нельзя точнее отразил бы дух и суть этого места.

И вот со дна этой сточной канавы, где даже арендная плата ниже ординара, возносится этаким триумфом рационализма в стиле Баухаус в затянутое смогом небо четырнадцатиэтажное здание больницы из стекла и бетона. Но что-то все равно пошло наперекосяк — в Лондоне иначе не бывает. У входа слишком мало — или, наоборот, слишком много, ведь возведенная в ранг закона двусмысленность и есть главное свойство больших городов — растительности и фонтанчиков с бурой водой; слишком тяжелый, слишком длинный козырек укрывает от солнца шеренгу стеклянных дверей; слишком много металла в ограде забитой до отказа парковки — создается впечатление, будто наблюдаешь за осадой: больница ушла в глухую оборону, и самая ткань ее органов рвется от напряжения в отчаянной попытке противостоять болезням, атакующим ее снаружи и изнутри, болезням, поражающим как физическое тело, так и юридическое лицо.

Переступив порог, вы теряетесь. Вас окутывает чад служебного рвения. Ну да, тут есть эскалаторы, они без устали накручиваются на невидимые веретена, что правда, то правда, а все свободное пространство на стенах занято указателями, они показывают, куда вам следует обратить ваши немощные стопы в поисках исцеления. Однако направьтесь в сторону антресоли, минуйте столовую с ее ухающей и воющей публикой, состоящей на четверть из бледномордых мамаш и на три четверти из бледномордых детенышей, прошествуйте сквозь череду двойных дверей — и вы окажетесь в месте, где никто не бывает и никто не живет. Там в палатах на скелетах гнезд возлежат духи давно умерших или выписанных больных, а надломленные души давно уползших прочь медсамцов скорбно топчут линолеум. Там вы найдете переплетенные трубки и вызмеивающиеся провода Древа Жизни — давно иссохшие, превратившиеся в гнилые лианы, обветшалые и запыленные.

В этих коридорах — коридорах больницы и одновременно коридорах чего-то, что некогда было больницей, но больше ею не является, — чувствуешь себя очень странно. Чувствуешь себя сбитым с толку, смущаешься, недоумеваешь — особенно если притащил сюда собственное хрипящее чадо и преодолел с ним бесконечные холлы и эскалаторы, а попал не в кабинет педиатра, а в какую-то египетскую пирамиду, где одна только пыль да следы былого величия. Впрочем, это не касается медицинских сотрудников, они, в конце концов, живут в этом здании и знают все его закоулки не хуже малыша, который вмиг обозначит вам точный цвет мха, растущего между камнями на пороге его группового дома, — не просто зеленый, а какой именно из всевозможных оттенков. Персонал перемещается по больнице уверенно, медики не задумываясь перечетверенькивают от одного места работы к другому, и даже если дорога пролегает через один из вышеописанных «коридоров-призраков», не замечают его. Просто вычеркивают из памяти свое пребывание в «мертвой зоне» и появляются в нужном месте словно бы из воздуха.