Михаил Елизаров: Мы вышли покурить на 17 лет…

— В кино… — неохотно отозвался Мозглявый, — снимаюсь!..

Заноза подождал, вдруг Мозглявый спросит о его, Занозиных, делах. Тот невежливо шагал и молчал.

— Я на гитаре играю! — перекрикивая ветер, доложил Заноза. Мозглявый никак не отреагировал на новость, что перед ним музыкант. Может, просто не поверил.

— Вчера играл долго! — сочинял Заноза. — Чувствую — не идет музыка! Так я с досады гитару взял и об пол разбил! Ба-бах, на хуй!.. — Заноза захохотал.

Он видел такую сцену в каком-то фильме. Ему и правда представлялось, что все гитаристы от творческих неурядиц ломают свои гитары. А в детстве, к примеру, Занозе казалось, что хоккеисты на льду нарочно падают, как в цирке клоуны…

— А куда идем? — спросил посвежевший от холода Заноза.

— На встречу!..

— Ну, пошли! Раз на встречу, то пошли. Составлю компанию!

Мозглявый скривился: — Там вход строю по пропускам!

— Куда ж ты, интересно, идешь, если там по пропускам? В тюрьму, что-ли? — Заноза померк. Мозглявый явно пытался от него отделаться…

— На телевидение! Съемка!..

— И долго?!

— Несколько часов!..

Заноза деловито глянул на часы — спасибо бабе Вере, приучила: — О’кей! Я подожду! Не вопрос!

— Не надо, — остановился Мозглявый. — Я потом в ресторан с друзьями иду!

— Ну и хорошо! — из последних сил увещевал Заноза. — Я ж не помешаю. Я наоборот…

— В очень дорогой ресторан! — жестко уточнил Мозглявый. Выразительно посмотрел на вылезшие манжеты Занозы.

— Так можно же и на улице выпить. — Заноза ощутил, как в груди заворочался тяжелый горчичный жар. — Ты пока на съемке будешь, я с бухлом нарешаю, я могу…

— Не надо!.. — перебил Мозглявый.

— Чё не надо? Чё тебе не надо-то?!.

Вот такие моменты больше всего не любил Дима Заноза. Когда никому ничего не надо! Когда вот так прогоняют!.. Сделалось больно. Просто очень. Будто на голом сердце растоптали сапогом черствый сухарь…

Расстроился. А чего, спрашивается? Можно подумать, Заноза был таким увлекательным собеседником. Нет же. Его и в родном зале не особо жаловали. Сыпал, как тетрис, изо дня в день, из года в год одними и теми же словами-детальками, только успевай поворачивать да утрамбовывать. А замешкался — все, смертельная обида. Не хотят, видите ли, с Занозой общаться…

Мозглявый свернул в темную, точно тоннель в метро, арку сталинки. Впереди переливалась редкими фонарями кривенькая, утекающая куда-то под землю улица. Заноза механически последовал за Мозглявым в арку. Уличный шум сразу затих.

— Ну, ты что, так сразу уйдешь? — нехорошо улыбнулся Заноза. — Давай хоть покурим, поговорим, как люди…

— Не курю, — отмахнулся Мозглявый.

— Может, ты еще и не говоришь? — засмеялся Заноза негромким посторонним смехом. А Мозглявый даже не заметил, что в Занозе уже клокочет та сущность, за которую его еще со второго класса прозвали Занозой.

— Ну, оставь хоть телефончик свой. Созвонимся… — Заноза огляделся. Пусто, тихо.

— У меня номер новый, я его наизусть еще не выучил, — нагло соврал Мозглявый. — Говорите ваш, я запомню…

— Забудешь, — не поверил Заноза.

— У меня память профессиональная! — торопил Мозглявый.

Заноза первым делом со всего маху наступил ногой на ботиночек. Мозглявый ойкнул. Нога Занозы съехала с ботиночка, а большой «сименс», согнутый крюком, уже зацепил ворот куртки Мозглявого. Одновременно с ногой Заноза поскользнулся. Специально. Палец надвое распорол курточку…

«Цок-цок-цок-цок» — посыпались на асфальт отлетевшие пуговки-патрончики. С таким дробным цокотом стучали по линолеуму когти питбуля по кличке Пуля. Если Занозе звонили в дверь, Пуля подскакивал, бежал к двери: цок-цок-цок-цок. Вначале добежит, а потом уже голос подает. Только не «гав-гав», как обычная собака, а нутряно, страшно — «ув-ввв, ув-ввв», словно бы ожившее железо под землей залаяло.

Заноза неожиданно подумал, что тигровый Пуля, или Пулька — так называла пса баба Вера, когда спит, очень похож на виолончель, ту самую, на которой пиликала мать, пока не спилась и ее не погнали из оркестра…

— Я не нарочно, — ласково извинился за куртку Заноза. Улыбка уже не сходила с его лица. — Ты ж моя морда! — с нежной жестокостью Заноза всей пятерней ухватил Мозглявого за щеку, стиснул, чувствуя пальцами синюю отечную боль.

Мозглявый скульнул, рывком высвободил щелкнувшую об зубы щеку.

Заноза, смеясь, цапнул Мозглявого за реденький волосяной хвостик. Мозглявый дернулся, освобождаясь, и сам себя наказал.