Андреас Майер: Духов день

Правда, эту фразу госпожа Рудольф уже не смогла произнести достаточно внятно, потому что была пьяна и запихивала в рот булочку с краковской колбасой, на платье ей капала горчица. Она этого не замечала, настолько была увлечена разговором о священнике. Вскоре все разделились на тех, кто «за» и кто «против». Одни настаивали на том, что священник человек порядочный, честный и корректный, другие утверждали, что-то здесь не так, и причем давно, только внимание на это обратили недавно, а третьи заявляли, все, что касается того или иного католического священника, так и так в высшей степени сомнительно. Тут еще и Брайтингер, прикативший на велосипеде, подлил масла в огонь. Он наблюдал за разговором между священником, нотариусом Вайнётером и Шустером, правда, не мог слышать, о чем они говорили. Но наверняка они обсуждали тему Адомайта и земельного участка. Кун: я так и знал! Земельный участок! Конечно, был такой участок! После этих слов все с большим напряжением ожидали появления в лесочке священника… А Визнер долго бегал по полям, пока наконец не понял, что стоит во дворе Буцериусов. Для любого стороннего наблюдателя сейчас у него снова был самый нормальный вид, разве что бросались в глаза испачканные грязью штаны. Отец Буцериуса, который все еще был не на празднике (он как раз собирался пойти туда), стоял на поле рядом с домом и махал ему, Визнер помахал в ответ. Курт все время ждет, крикнул отец, он в доме. Где он так долго был? в дороге, крикнул Визнер. Ездил с друзьями во Франкфурт. Значит, с друзьями, так-так, крикнул в ответ Буцериус. Визнер вошел после этого в дом, улыбаясь, как ловко он ответил. Это действительно очень здорово, что я, оказывается, ездил во Франкфурт, подумал он. Как странно, между прочим, смотрелся этот крестьянин там, на поле. И дом тоже показался ему совсем чужим. Ряд начищенных сапог, и пахнет какой-то кислятиной, а все оттого, что здесь целыми днями кипятят молоко. И эти чудные бочарные своды, и тяжелые ковры, а почему, собственно, здесь лежат эти ковры? Они, что ли, всегда здесь лежали? Визнер вдруг установил, что в доме у Буцериусов все совсем не так, как в любом другом знакомом ему доме, и что здесь царят совсем другие запахи. Визнера этот вопрос заставил задуматься, но неизвестно, заметил он или нет, что впервые не смог дать ответа. Он прошел длинным коридором, дверь в спальню родителей была открыта, на кровати в беспорядке лежало множество подушек… Он некоторое время постоял в этой комнате, здесь все показалось ему естественным, нужным, добротным и даже красивым: и неубранная постель, и запах, и множество подушек, вообще сам факт, что есть такое помещение и что оно именно такое, какое есть, ему казалось, это во многом объясняет подворье Буцериусов в целом, словно все и должно быть по своей внутренней необходимости именно таким, а не другим. Ему вдруг вспомнились эротические журнальчики в «тауэре». Они, между прочим, пахли типографской краской. Те эротические журнальчики были полной противоположностью спальне родителей Буцериуса, своего рода «ничто», нечто случайное по сравнению с этим цельным и жизненно необходимым укладом, такими же лишними, как сам «тауэр», лётное поле и вообще все те люди, у которых были какие-то дела на том лётном поле… все их полеты действительно какая-то чушь… словно все они там что-то забыли, эти странные люди… что-то забыли, и притом нечто такое, что находится как раз здесь, в этой комнате… и потому что они это забыли, они и устраивают всю суету с фейерверком. И так во всем мире. Все эти мысли казались Визнеру гениальными, хотя через три минуты он их уже тоже позабыл. Его голова работала в таком режиме, как будто там шла химическая реакция с ускорением и все время появлялись новые и новые соединения, так что постоянно происходили изменения. Но сам Визнер этого не осознавал. Он только все больше погружался с каждой минутой в то, что представлялось ему познанием истины. В его голове одно понятие сменялось другим, и при их поглощении возникали все новые и новые мысли, нанизываясь цепочками, они постоянно поражали его, ослепляли, словно озарения. В такие моменты Визнер чувствовал себя добравшимся до самого истока непреложной истины. И все больше удивлялся тому, как же он раньше-то ничего об этом не знал, когда это ясно как божий день и вообще проще простого. А потом он вошел в комнату Курта. Этот, конечно, сразу его спросил, где он был все это время. Визнер только пожал плечами. Он был во Франкфурте, с несколькими своими друзьями. Буцериус: но не всю же ночь напролет? Визнер: почему всю ночь напролет? Конечно, я не всю ночь был во Франкфурте. Буцериус: ну, и где же ты тогда был? Где-то ведь ты должен был провести целую ночь. Хотя, конечно, меня это в общем-то не касается. Визнер: я тебе с удовольствием все расскажу. У меня много есть чего тебе рассказать. (При этом он очень странно рассмеялся.) Буцериус: нет, это действительно твое личное дело. Я только оттого так нервничаю и несдержан, что сегодня произошли большие неприятности, о которых тебе, скорее всего, еще ничего не известно, хотя ты должен знать о них обязательно. А что ты, собственно, делал во Франкфурте? Визнер: во Франкфурте? Ну, как тебе сказать, ходил в музей… Он был там, где женщина с пантерой, совершенно случайно. Буцериус: ты спятил, что ли? Визнер: нет, я серьезно. Я видел женщину на пантере, смотри, она лежит на ней примерно так, ну, как на диване. (Визнер точь-в-точь повторил жест, как показывала ему вчера Катя во время пикника, стоя рядом с ним возле гриля.)