Андреас Майер: Духов день

Он поднял пистолет, прицелился в замок на двери «тауэра» и нажал на спусковой крючок. Отдача неприятно поразила его. Он тут же отбросил пистолет и уставился на дверь. Замок буквально размозжило. С этого момента Антон Визнер развил бурную деятельность. Он поднялся по лестнице и вошел в дверь на втором этаже. Смотри, как это, оказывается, просто, сказал он. Нужно только преодолеть в себе некоторый барьер, и сразу все становится легко и просто. Затем он взял железную штангу и разбил замок металлического шкафа. Он вынул оттуда учетные книги и журналы с дежурными записями и задумчиво смотрел на них, но недолго. Потом снова взял в руки штангу и взломал письменный стол. Забрал там ключи и, следуя неясному порыву, перерыл весь стол сверху донизу. В самых нижних ящиках он нашел несколько эротических журналов, полистал их без всякого интереса и бросил назад в ящик. После этого он покинул «тауэр» и увидел, что в канавке лежит в бурьяне пистолет. А что это он так смеется? Может, это все-таки эротические журнальчики? Какая гадость! Брось кусок, и они станут рвать его на части, вот как это работает. На него вдруг опять навалилась тоска, он впал в мрачное настроение, потому что вспомнил Катю Мор. От злости он ударил ногой по металлической двери, та захлопнулась. Он подошел к ангару, отпер его и раздвинул ворота. Уже стоя перед самолетами, он опять засмеялся, причем очень громко. Он, собственно, вспомнил свою молодость и тогдашнюю мечту полетать, все это показалось ему теперь не только смешным, но и безмерно далеким. Он провел ладонью по корпусу «сесны». Раньше ты видел самолеты лишь в небе и думал, как бы попасть туда наверх, там, и только там, все по-другому и гораздо лучше. Герои твоей юности, летчики, астронавты, хм, это действительно смешно, а потом, после иллюстрированных журналов с портретами астронавтов и летчиков, начинают покупать всякие эротические журнальчики, такова обычная последовательность, и постепенно теряют к этому интерес, а если такое не происходит, то это еще более странно. Астронавты всегда предшествуют женщинам. А что потом? Да, Визнер, если бы ты мог ответить на вопрос: что, собственно, следует потом? Но почему-то он вдруг сразу забыл все вопросы без ответов, сел на сложенные запасные колеса и закурил. Ему вдруг стало очень хорошо. Он впервые был на лётном поле один. Через некоторое время он сел в «сесну» и запустил мотор. При этом он, пилот, вел разговор с дежурным авиадиспетчером в «тауэре», как позавчера. Правда, роль авиадиспетчера он исполнял сейчас сам. Визнер старался вести диалог как обычно, на общие темы, и это развлекало его больше всего. «Тауэр»: отличная погода сегодня. Пилот: небо чистое как стеклышко. Идеальная лётная погода. «Тауэр»: видимость до самой линии горизонта. Пилот: понял, видимость до самой линии горизонта. Конец связи. Ах, все-таки опять «тауэр»? «Тауэр»: альфа дельта три, отвечайте. Пилот: хорошо, что самолет свободен. Сегодня он мне так нужен. Как раз сегодня, понимаешь? «Тауэр»: не понимаю ни слова, альфа дельта три. Но мы, летчики, должны держаться вместе. Конец связи. Пилот: Конец связи. После этого связь с «тауэром» прервалась. Эта фраза, после этого связь с «тауэром» прервалась, привела Визнера в неописуемый восторг, оттого что он до нее додумался. Он выкатил самолет из ангара. Вот он уже на взлетной полосе. По спине прошел холодок, как всегда перед стартом. Он увеличил скорость, поднял нос и взлетел. Сначала он взял курс на Ассенхайм, потом на Узинген, то есть летал какое-то время над Веттерау в разных направлениях, воздушное пространство здесь, как обычно, оставалось свободным. Затем он развернул машину и полетел в обратном направлении на Розбах, затем еще южнее на Родхайм. Потом снова назад и вдруг увидел под собой Оссенхаймский лесок с множеством разноцветных легковушек, таких малюсеньких сверху. Кругом было очень тихо, как всегда в полете. Абсолютно тихо, несмотря на шум мотора. Визнер был безмерно счастлив. Так он летал еще какое-то время, потом снова взял курс на Флорштадт и наконец приземлился. Он знал, что все последнее время хотел совершить именно такой полет. Странным образом он оставил дверцу «сесны» открытой, а ворота ангара закрыл, как положено. Все его действия казались ему абсолютно логичными. После этого он покинул лётное поле… А в лесочке тем временем всё чаще поминали священника Беккера. Амплитуда общего мнения качнулась теперь в другую сторону, оно явно складывалось не в его пользу. Беккера критиковали за его поведение во время оглашения завещания и за то, что вчера он не появился после службы на церковной площади, что пахло почти скандалом. Мунк во всеуслышание негодовал также, что священника до сих пор нет и на празднике. Неслыханное дело для Духова дня! А семейство Мулат вот уже несколько часов всячески старалось удержать для священника свободным его традиционное место во главе длинного стола. Еще утром, как рассказывали, священник стоял так надменно, держась все время как бы в стороне при оглашении завещания, все время с краю, и ни слова не сказал при этом, делал вид, что вообще не имеет к этому никакого отношения и к флорштадтцам тоже. Считает себя, что ли, выше нас, спрашивали они себя. А вчера после службы даже не вышел на площадь. И почему это? Обычно он ведь всегда выходил! А вчера забаррикадировался у себя в ризнице и не хотел ни с кем говорить. Госпожа Рудольф: во-о как высоко задирает он нос, скажу я вам, во-о как высоко! При этом она высоко задрала свой собственный нос. А кто задирает нос, тот обычно на него и падает.