Сара Уинман - Когда бог был кроликом

Дженни Пенни смотрела вниз на свои туфли. Я тоже стала смотреть на свои. Пол был усыпан пустыми банками из-под кока-колы, смятыми салфетками, обертками от конфет и чем-то похожим на сдувшиеся шарики. Впереди показалась церковь, и, не включив сигнала поворота, мы свернули на парковку под аккомпанемент сердитых гудков и угрожающих выкриков.

— Заткнитесь! — огрызнулась миссис Пенни и неудачно запарковалась сразу за похоронным фургоном, словно бросая бесстыдный вызов этому транспорту ушедших.

Ее попросили переставить машину, и, очень недовольная, она подчинилась.

— Это же Божий дом. Какая Ему разница?

— Ему — никакой, — возразил похоронный агент, — но мы не сможем вытащить гроб.

Миссис Пенни взяла нас за руки, и мы зашли в церковь. Она шла, чуть наклонившись вперед, словно согнутая горем. Внутри она усадила нас на скамью, выдала по бумажной салфетке и огляделась, мягко и сочувственно улыбаясь скорбящим. Потом в нескольких местах она загнула страницы молитвенника, готовясь к песнопениям, и, положив на пол подушечку, опустилась на колени. Ее движения были уверенными и грациозными — возможно, профессиональными? — с губ непрерывным потоком лились слова молитвы, и впервые с тех пор, как я узнала ее, она, казалось, была на своем месте.

Церковь постепенно заполнялась людьми. Дженни Пенни потянула меня за рукав и знаком пригласила идти за собой. Мы выбрались из длинного ряда скамей, пошли вдоль боковой церковной стены и очутились у тяжелой двери с надписью «Помещение хора». Мы зашли. Внутри комната оказалась пустой и будто герметичной. Находиться в ней было неприятно.

— А ты раньше уже была на похоронах? — спросила я.

— Один раз, — равнодушно ответила она. — Смотри-ка! — Дженни подошла к пианино.

— И мертвеца видела?

— Ага. В гробу. Крышку сняли. Меня заставили его поцеловать.

— Зачем?

— Кто их знает.

— Ну и как это было?

— Будто холодильник целуешь.

Она нажала на клавишу, и в комнате прозвенела чистая нота среднего регистра.

— Наверное, тут нельзя ничего трогать, — испугалась я.

— Да ничего, никто не услышит.

Она еще и еще раз нажала на клавишу. Донг, донг, донг. Дженни закрыла глаза. Постояла, глубоко дыша. На мгновенье поднесла руки к груди, а потом, не глядя, опустила их на черные и белые клавиши.

— Ты умеешь играть? — прошептала я.

— Нет, но я пробую.

Она опять опустила пальцы на клавиши, и на меня обрушилась самая прекрасная музыка на свете. Я потрясенно смотрела на подругу. На ее сдвинутые брови, выражение экстаза на светящемся лице. В этот момент она стала совсем другой; ей не надо было больше притворяться и подстраиваться и преодолевать злобное осуждение, которое преследовало и будет преследовать ее всю жизнь. Она была одним целым. И когда Дженни открыла глаза, я поняла, что и она это знает.

— Еще, — попросила я.

— Наверное, я не смогу, — печально ответила она.

И вдруг всю церковь заполнили звуки органа. Каменные стены комнаты заглушали музыку, но тяжелые басовые ноты отдавались у меня в груди, вибрировали, рикошетом отскакивали от ребер и скатывались куда-то вниз, в темную пещеру внизу живота.

— Кажется, внесли гроб, — сказала Дженни Пенни. — Пойдем посмотрим, это круто.

Она приоткрыла дверь, и мы увидели медленную процессию, двигающуюся по проходу.

Мы ждали на улице, сидя на невысокой каменной стене. Тучи висели совсем низко, над самым шпилем, и все опускались и опускались. Мы слушали доносящееся из церкви пение. Две песни, полные радости и надежды. Мы знали их, но не подпевали. Мы болтали ногами и молчали, потому что нам нечего было сказать. Дженни Пенни пододвинулась и взяла меня за руку. Ее ладонь была влажной и скользкой. Я не смотрела на нее. В тот день наши слезы и чувство вины были не друг для друга, а для кого-то третьего.

— Вы обе такие нудные, — сказала миссис Пенни, когда мы уселись за столик в «Уимпи-баре» и попытались есть.

Она казалась посвежевшей и бодрой, а на ее недавно таком скорбном лице не осталось и следа утренних событий. В другое время я была бы в восторге от блюд, которые мне так редко доводилось пробовать, но в этот раз никак не могла доесть бифбургер и картошку фри и допить большой стакан кока-колы. Аппетит к еде и аппетит к жизни сегодня начисто исчезли.

— Меня сегодня вечером не будет, Дженпен, — сказала миссис Пенни. — Гари обещал, что присмотрит за тобой.

Дженни Пенни подняла на нее глаза и молча кивнула.

— А я поеду веселиться! Веселиться! Веселиться! — объявила миссис Пенни и откусила сразу четверть бифбургера. От губной помады на булке остался след, похожий на кетчуп. — А вам, девчонки, наверняка не терпится вырасти и стать взрослыми?