Ирина Завалишина - Черное. Белое

Что-то зазвенело. Разлепив глаза, я поняла – мой будильник. Отключив его, я потрогала свою голову – она раскалывалась от боли, а в ушах что-то звенело. Где я нахожусь, и что происходит?

Боль в сердце появилась даже раньше, чем я вспомнила и осознала последние события. Вспомнила вчерашний день. И поняла, что сегодня мне ждать нечего.

Я пыталась настроить себя на позитив, уверяла, что скоро станет легче… Но тоска судорожно сжимала мое сердце, а нежелание делать что-либо угнетало. Лежать бы так весь день – лишь бы никто не трогал меня.

Чувство совести заставило подняться и сходить на процедуры. После я даже поела, правда, при этом совершенно не ощущая вкуса.

Яркий свет за окном напоминал о том, как гладкие черные волосы Марка переливались в солнечных лучах; пустая ваза на окне – о розах, которых здесь уже никогда не будет. Против моей воли сердце воспроизводило каждую нашу встречу, каждое его слово, заставляя меня вздрагивать каждый раз, когда в памяти всплывали черные глаза. Заботливые и нежные… или яростные, с огнем вместо зрачка.

Лежа в кровати, я судорожно вцепилась в одеяло. Чувство отчаяния и беспомощности словно проходили сквозь меня, оставляя болезненные следы в каждой клеточке моего тела. Он не придет. От слез горели глаза, и каждый раз, когда я шепотом произносила фразу «он не придет», мое тело будто ударяло током, такой болью и шоком были пропитаны эти слова. Однако постепенно резкая боль уходила, уступая место ноющей тоске.

Последующие дни я спала по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки, просыпаясь только из-за процедур и гостей. Глаза уже превратились в опухшие щелки, но не от слез – плакать я перестала, а оттого, что слишком много спала. Как я ни пыталась пробудить в себе интерес хоть к чему-то, у меня ничего не получалось – я так и не включила компьютер Андрея, перестала заниматься химией и физикой, не брала в руки книги. «Войну и мир» я даже не тронула, не дочитав даже «Гордость и предубеждение». Единственной моей крепостью была кровать, лежа в которой я почти всегда смотрела сны о Марке. Может, потому и спала – чтобы побыть с ним хотя бы во сне. Иногда я просто смотрела в потолок, и мне казалось, что стены начинают наклоняться и сдавливать меня.

Мама не на шутку перепугалась. Я пыталась уверить ее, что мне просто необходим свежий воздух. Впрочем, как и всех остальных – Аню, Андрея…

По большей части, мне было все равно, что они думают о моем состоянии. Уверять кого-то в том, что у меня все хорошо, тоже не хотелось. Не верят – это их дело.

Общаясь с однокурсниками, я старательно избегала касаться волнующей темы. К счастью, о Марке никто не заговаривал.

Я ждала. Ждала, когда тоска перестанет мучить мое сердце, и я вернусь к себе – к себе такой, какой я когда-то была.

Двадцать девятого сентября я окончила курс процедур, и мне сообщили, что с завтрашнего дня можно будет выходить на улицу. Теперь я выйду на свежий воздух, и для мамы нужно будет придумать новую отговорку насчет моего депрессивного состояния.

Этой ночью я попала в сказку…

«Ты считаешь меня красивым?» – спрашивал Марк, согревая мои холодные руки своими пылающими ладонями. «Но красивей тебя я никого не встречал». Шелковый голос сводил с ума, черты лица я видела так, словно это был не сон. «Я не хочу обидеть тебя, поверь мне! И не обидел бы никогда. Ты слишком чиста, чтобы я мог ранить тебя…»

Проснулась я без будильника, оттого, что по щекам текли слезы. Уже несколько дней, как слезы высохли, и вот опять. Поддавшись порыву, я начала сознательно вспоминать Марка, хотя запрещала себе это делать. Вот я вижу родное и самое прекрасное лицо на свете, вот слышу такой дорогой мне голос. С тревогой заглядываю в опасные глаза… Хватит отрицать очевидное – я влюбилась.

«Я люблю тебя, Марк».

Как я и думала, воспоминания не прошли даром – волна новой боли накрыла собой пелену тоски и безразличия, что едва утвердилась внутри меня. Теперь эта боль прорвалась в самый затаенный кусочек моего сердца и нагло поселилась там, распуская импульсы по всему телу. Значит, вот чего я боялась. Вот почему не хотела любить!

Мне стало душно в четырех стенах, захотелось выйти туда, где меня ничто не будет сдерживать.

Я вспомнила, что сегодня мне можно выходить на улицу.

Головной боли больше не чувствовалось – она превратилась в привычку. Перед глазами стояло любимое лицо.

Наспех умывшись и одевшись, я выскочила на улицу. Погода была хмурая, но без дождя. Почувствовав свежий холодный воздух, я жадно вдохнула. Прохладный ветер высушил стекающие слезинки, и я бросилась прочь от больницы. Когда проходила мимо качелей, на которых еще не так давно сидели мы с Марком, боль в сердце напомнила о себе с удвоенной силой.