Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов

— Ненависть — неправильное слово. Страх зайти слишком далеко и сойти с ума — вот как это называется. В этом городе, только в нём, я вижу — почти наяву — своё не случившееся. Мгновение, кадр — я на кухне в родительской квартире. Вспышка — я жду кого-то возле памятника Кутузову у Казанского собора. Ещё кадр — я паркуюсь рядом со Смольным. И точно знаю: всё это действительно могло быть со мной. При ином жизненном раскладе, но ровно в этот самый момент. Город без предупреждения швыряет меня в эту альтернативную реальность и тут же вытаскивает назад.

— Дежавю навыворот, — подсказал Джордж.

Дмитрий Олегович достал из кармана ручку, нацарапал на бумажной салфетке слово «дежавю» и прочитал задом наперёд:

— Юважед. Доктор, у меня — юважед. Что мне делать, доктор?

— Вы совершенно здоровы, больной. Могу прописать вам ещё рюмочку — и побольше оптимизма.

— Не люблю оптимистов. Не понимаю. Они не знают чего-то такого, что знаю я. Чего-то очень важного про эту жизнь. Уроки жизни они не воспринимают. Думают — это не урок, это просто стечение событий. Им повезло. Я не просил об этом знании. Но я не понимаю, что из того, что я знаю, мне надо забыть, чтобы стать оптимистом. Я бы забыл. Я умею забывать.

— А может быть, наоборот — оптимисты знают что-то, чего не знаешь ты?

— Этого я не знаю.

Бутылка подходила к концу. Джордж доходил до нужной кондиции. Теперь следовало оставить его наедине с мыслями о том, что он недостоин Анны-Лизы.

— Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь, — медленно, словно стараясь казаться трезвее, чем он есть на самом деле, проговорил Дмитрий Олегович. — Летом приятно ходить по городу, причём, всё равно по какому. Везде что-то растёт, что-то пробивается сквозь асфальт.

— Надо же! Тебе всё-таки не чужда любовь к жизни.

— Ну да. Я иду, гляжу вокруг и явственно вижу картину разрушения, проступающую под внешним благополучием. Я представляю, что двадцать или тридцать лет назад все люди вымерли. Здесь или вообще везде. И растения, которые пока ещё робко пробиваются сквозь асфальт, уже разрушают стены домов. Папоротники разрастаются в квартирах, питаясь соками бывших хозяев планеты. Весь мусор цивилизации засыпан толстым слоем пыли, почти погребён под буйной растительностью. И тишина. Даже птицы молчат — боятся, что с ними случится то же, что с людьми. Только шумят кроны высоких деревьев.

— Все, значит, умерли, а ты остался?

— И я умер тоже.

Поезд, который должен был отвезти любознательного француза в карельские леса, в край озёр и берёз, отходил в час ночи. Когда Лёва, оставив писателя в машине, под присмотром сестёр Гусевых, заглянул в книжный магазин, он понял, что в Карелию автор сегодня не уедет. Если, конечно, не рискнёт обидеть отказом добрую половину поклонников, явившихся за автографом.

Но отступать было поздно. И Лёва скомандовал своему войску «Вперёд!»

Марина с Галиной шли первыми, прокладывая в толпе дорогу. По левую и правую руку от оглушенного криками, ослеплённого вспышками и совершенно потерявшегося француза шагали местные охранники. Замыкал шествие Лёва. Дойдя до сцены, перегруппировались. Охранники и сёстры Гусевы остались внизу, чтобы сдерживать людей, а Лёва с писателем взобрались на сцену. Здесь уже полчаса, изнывая от скуки, поджидал их переводчик.

Писатель сел за столик, обречённо посмотрел в зал и сказал:

— Дорогие русские читатели, я очень тронут таким приёмом. Но я писал два года без перерыва, с утра до ночи, без выходных. Пожалуйста, отпустите меня сегодня на поезд. Я так хочу отдохнуть!

Переводчик утирал слёзы, когда транслировал публике это заявление.

Читатели перехватили поудобнее заранее купленные книги, которые должен был украсить автограф мастера, и приготовились к бою. В задних рядах началось волнение. Кто-то подбивал к бунту. «Сжечь магазин, если автографов нам не даст!» «Да что магазин — поезд давайте захватим, чтоб он не уехал!» «А может, сразу на Зимний двинемся, по Невскому, громя по дороге суши-бары и винные лавки?»

— Давайте считаться с пожеланием человека, благодаря которому все мы здесь собрались! — гаркнул Лёва.

Бунтовщики в последних рядах не унимались.

«Это что за карапет? Чего это он командует?»

— В новой книге я обязательно напишу о том, как мне понравился ваш город, — робко сказал писатель, чтобы разрядить обстановку. — Сегодня мне показали памятник Чижику. Я бросал в него монетки, ни разу не попал. Ещё я видел памятник Пушкину и Достоевскому, и ел пельмени с берёзовым соком.