Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов

Константин Петрович взвесил все «за» и «против», и решительно постучал в дверь кабинета Даниила Юрьевича. Дверь открылась. А внутри уже собрались на стихийный митинг все прочие сотрудники питерского филиала.

— Да-ёшь На-та-шу! На-дю до-лой! — скандировали они.

— Отличная идея, — улыбнулся Даниил Юрьевич. — Давайте оставим эту девочку, раз она всем пришлась по душе. Тем более что со временем из неё может получиться неплохая Разведчица.

Это была ложь — никакая Разведчица из той Наташи получиться не могла. Но общая убеждённость в том, что у девочки есть талант, сотворила чудеса — и Наташа стала тем, кем она стала. «Ты чудовище, Даниил, — заметил Кастор, — ты делаешь мунгов из нормальных людей. Хорошо, что я мунг, да к тому же — мёртвый, иначе бы держался от тебя подальше!»

Что до Нади, то она с радостью покинула стены Тринадцатой редакции. Её талант никуда не делся. Но она по-прежнему ничего о нём не знает, и он продолжает спать.

— Я так и думала, что шансов там нет никаких, — сказала эта Надя. Талант всхрапнул во сне, как всхрапывает на стыке рельсов задремавший на неразобранной нижней полке упившийся пивом пассажир, и перевернулся на другой бок.

— А ты где сейчас? — спросила Наташа.

Надя запахнулась в воображаемый белый плащ и, собрав в углах глаз мудрые морщинки, молвила:

— Ну, где здесь и сейчас можно устроиться думающему человеку?

— В Академии Наук где-нибудь?

— Дура! Нигде!

— Ты не работаешь? Не хочешь работать?

— Конечно, хочу. Тебе выходить уже? Давай пройдёмся вместе, я еду в центр, чтобы почувствовать биение сердца этого города.

Наташа вышла из вагона. До начала рабочего дня было ещё минут двадцать: вот и отлично, она как раз выслушает Надю, отправит её чувствовать биение сердца города, а сама не опоздает на работу.

— Ты спрашиваешь, хочу ли я работать? — продолжала Надя уже на эскалаторе. — Да, представь себе, хочу. Я готова всю себя отдавать работе. Хочу работу, семью, творчество. Хочу водить автомобиль и кататься на горных лыжах. Хочу получить всё то, чего я заслуживаю по праву.

— Сразу?

— Что — сразу?

— Хочешь сразу получить всё это?

— Конечно, сразу. Надоело детали паззла собирать, знаешь ли. Не мой стиль. То одно найдёшь, то другое. Невозможно жить в убожестве — и заниматься возвышенным. И невозможно жить в роскоши — и ради этого обслуживать интересы людей, лишенных мозга. Впрочем, что я тебе рассказываю…

«У тебя ведь тоже нет мозга!» — мысленно продолжила её фразу Наташа. Но не обиделась, а осторожно спросила:

— Но ведь иметь хоть что-то — лучше, чем не иметь вообще ничего?

— Маленькое «хоть что-то», которое выросло на пустом поле сплошного «ничего», меня не устраивает. От этого жалкого кустика поле кажется ещё более пустым. А когда оно совсем пустое — в этом есть даже некий вызов.

— Вызов?

— Ну да. Когда человек, достойный всего на свете, довольствуется пустым полем — это многое говорит о здоровье общества.

— Кому говорит?

— Обществу, конечно.

— А вдруг общество не знает, что перед ним человек — достойный всего на свете? Вдруг оно думает, что он достоин того, что имеет?

— Это ещё больше говорит о здоровье общества!

— Кому говорит? — почти закричала Наташа.

— Будущим поколениям.

— Но в будущем нас не будет. Мы здесь, в настоящем. Не обидно засунуть свою жизнь в капсулу и закопать во дворе — авось будущие поколения откопают и всё поймут? А что они поймут, ты знаешь? Вдруг они решат, что общество было здорово, а больна — ты?

— Найдутся, найдутся и в будущем люди с мозгами. А может быть, и в настоящем, кто знает. Я слишком давно поставила свою жизнь на кон, чтобы выходить из игры. И я буду кидать кости бесконечно долго — пока не выпадет выигрыш. Тот, которого я заслуживаю.

— Но даже игральная кость не пытается прижаться к столу всеми гранями разом. Она падает на одну грань, и ей этого достаточно.

— Может быть, недостаточно. Ты её спрашивала? — заломила бровь Надя.

— Может быть. Но она так устроена, что способна лежать только на одной грани. Или на боку.

— Или закатиться в угол, и второй гранью подпирать стену.

— Но не всеми шестью сразу. А люди пытаются. Пытаются достигнуть успеха во всех областях, прижаться к полу всеми гранями. И когда ценой невероятных усилий им удаётся перевернуться с одной плоскости на другую — испытывают боль относительно того, что они утратили. И уже не видят ценности в том, что приобрели.

— Я не игральная кость! — воскликнула Надя, запахнулась в свой воображаемый белый плащ и, не попрощавшись, шагнула в переулок.