Марк Леви - Уйти, чтобы вернуться

Эндрю шагнул к ней и крепко обнял.

— Ошибаешься, ты именно та женщина, о которой я все время мечтал, даже больше, чем о том, чтобы стать журналистом. Неужели ты считаешь, что я ждал тебя все это время только для того, чтобы бросить?

— А ты хранил мою фотографию, Эндрю?

— Нет, я слишком разозлился на тебя за то, что ты сбежала из Покипси, не оставив адреса. Но твой облик остался у меня здесь. — Он указал на свой лоб. — Он там всегда. Это ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.

Вэлери пригласила его в операционную. Эндрю с отвращением покосился на окровавленные тампоны на линолеуме, потом подошел к хирургической тележке с инструментами всевозможных размеров и форм.

— Могу представить, какие они острые! — пробормотал он.

— Как бритва, — подтвердила она.

Эндрю взял двумя пальцами самый длинный скальпель и взвесил его на руке.

— Смотри не поранься, — сказала Вэлери и осторожно забрала у него опасный предмет.

Эндрю обратил внимание на то, как ловко она обращается со скальпелем. Умело повернув инструмент указательным и большим пальцами, она вернула его на место.

— Идем. Эти штучки еще не прошли дезинфекцию.

Подведя его к раковине на выложенной плиткой стене, она локтем открыла кран, нажала ногой на педаль, набрала в ладонь мыльный раствор и вымыла руки Эндрю, а заодно и себе.

— Хирургия — это так чувственно! — прошептал Эндрю.

— Все зависит от того, кто ассистирует, — ответила Вэлери.

Он удостоился объятий и поцелуя.

В кафетерии, в окружении полицейских, Эндрю вспомнил про Пильгеса, от которого ждал вестей.

— Ты чем-то озабочен? — спросила его Вэлери.

— Нет, на меня действует обстановка. Я не привык есть среди такого количества людей в форме.

— К этому легко привыкнуть, и потом, тот, у кого чиста совесть, здесь в большей безопасности, чем где-либо еще во всем Нью-Йорке.

— Это пока мы не увидели твоих лошадок…

— Я собиралась отвести тебя в конюшню, когда ты допьешь кофе.

— Это невозможно, я должен вернуться на работу.

— Трусишка!

— Оставим это до следующего раза, если захочешь.

Вэлери внимательно посмотрела на него:

— Зачем ты сюда приехал, Эндрю?

— Попить с тобой кофе, побывать на твоем рабочем месте. Ты же об этом просила, да мне и самому хотелось.

— Ты ехал через весь город только для того, чтобы доставить мне удовольствие?

— Не только. Еще чтобы ты меня поцеловала над тележкой с хирургическими инструментами — вот такое у меня представление о романтике.

Вэлери проводила Эндрю до такси. Прежде чем захлопнуть дверь, он вдруг спросил:

— Кстати, а чем занимался твой папаша?

— Он работал чертежником на производстве.

— А что производило производство?

— Швейное оборудование, портняжные ножницы, всевозможные иглы, вязальные спицы и крючки. Ты бы назвал это женским занятием и поднял бы его на смех. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

Он поцеловал Вэлери, пообещал не задерживаться допоздна и укатил.

…Двое выволокли Рафаэля из камеры. Один тащил его за волосы, другой хлестал по икрам ремнем из бычьей кожи, чтобы не дать выпрямиться. Боль была такая, что ему казалось, будто с него снимают скальп; Рафаэль то и дело пытался принять вертикальное положение, но колени подгибались под ударами. Перед железной дверью его мучители прервали свои забавы.

За дверью оказалась большая квадратная комната без окон. На стенах виднелись длинные красные потеки, утоптанный земляной пол был покрыт запекшейся кровью и экскрементами, от резкого запаха слезились глаза и прерывалось дыхание. С потолка свисали две голые лампочки.

Свет был ослепительный — возможно, просто по контрасту с темнотой в камере, где он провел два дня без питья и без еды.

Рафаэля заставили снять рубашку, брюки и трусы, усадили на вделанное в пол железное кресло с ремнями на подлокотниках и на ножках. Ремни затянули так, что они врезались ему в кожу.

Вошел офицер — капитан, судя по галунам на отменно выглаженной форме. Он присел на угол стола, смахнув пыль, аккуратно водрузил на стол фуражку. Затем встал, молча подошел к Рафаэлю и ударил его кулаком в челюсть. Рафаэль почувствовал во рту вкус крови. Он не смог даже взвыть от боли — язык от жажды прилип к нёбу.

— Антонио (кулак разбил Рафаэлю нос) Альфонсо (сокрушительный удар под подбородок) Роберто (рассеченная бровь) Санчес. Ну как, запомнишь, как меня зовут, или повторить?