Матей Вишнек - Синдром паники в городе огней

— Что вы будете пить? — спросила мадам Фуасси, усаживаясь на кушетку так близко, что коснулась меня локтем.

Откуда-то из соседнего помещения доносились экзерсисы на скрипке. Сегодня мадам Фуасси надушилась духами «Кензо». Я глядел на нее, и меня вдруг накрыло волной настоящего, невыразимого счастья и острого чувства признательности. Все эти нюансы, однако, была в состоянии понять одна-единственная особа в мире.

Воздух все больше и больше терял проницаемость от сигаретного дыма. Невидимая рука прошлась по комнатам, гася лампы и оставляя только свечи. Гости витали и скользили, отбрасывая на стены огромные тени с веерами из пальцев и с причудливыми профилями. Кто-то читал стихи на каком-то из славянских языков, похоже, что на болгарском, с другой стороны доносился польский говор.

— Пойдемте, поздороваетесь с папочкой, — шепнула мне на ухо мадам Детамбель и потянула меня за собой по узкой лестнице куда-то на мансарду.

Я смешал шампанское с красным вином, и голова у меня была тяжелая. Мне казалось, что я не касаюсь пола, что законы гравитации не имеют надо мной власти. Но еще страннее было то, что и слова уже не повиновались никаким физическим законам, они доносились снизу, сверху, справа, слева, отовсюду.

Как попал господин Z. на этот «ужин», не знаю, но я слышал, как он рассуждает о Париже, о том, какой Париж грязный, о том, как часто в Париже идут дожди. Слушавший его был, по-видимому, человек очень молодой, чуть ли не подросток, явившийся сюда прямо с Восточного вокзала, с чемоданом. Не стройте себе иллюзий, говорил ему господин Z., раз уж вы прибыли в Париж, смотрите, не стройте себе иллюзий. Город огней, о котором вы грезили, это на самом деле клоака, пристанище иммигрантов, пристанище негров и арабов, прямо-таки магребинский город, глядите под ноги, когда ходите по улицам, улицы в Париже — все в собачьих какашках, тут у собак — королевские привилегии, они могут какать где хотят, все улицы в Париже покрыты коркой засохшего собачьего кала…

Я шел вслед за мадам Детамбель по узкой лестнице, ступень за ступенью, ступень за ступенью, до бесконечности, и мне очень хотелось спросить у нее, как господин Z. попал к ней в дом, откуда она знает господина Z. Но мне просто-напросто не удавалась эмиссия собственных слов — я никак не мог скоординировать мозг и рот. Меня заполонили слова, которые слышались снизу, сверху, со всех сторон… Две тени шли нам навстречу вниз по лестнице, пока мы шли вверх, и одна из них говорила про Китай, что Китай-де в ближайшие годы поставит нам миллион писателей. А что вы удивляетесь, спрашивала одна тень другую, при населении в миллиард триста миллионов миллион писателей — это немного, это нормальная пропорция. Да, да, продолжала тень, поравнявшись со мной и мадам Детамбель, пока мы шли и шли вверх… это все Интернет, молодые китайцы освоили блоги, они пишут романы, которые сами же и публикуют в блогах… почему бы и китайцам не писать романов, что, разве только англосаксам писать романы, англосаксонским юношам, студентам американских университетов? Вы знаете, сколько романов пишется в год в Соединенных Штатах? Из десяти студентов один — писатель, и почему бы ему не быть писателем, если он знает, что вся планета потребляет англо-саксонскую литературу? Однако теперь пришел черед Китая, да, Китай выпустит на литературный рынок миллион писателей…

— Папочка, хочу представить тебе мсье Вишнека. Это он написал стихотворение «Корабль»…

Мадам Детамбель протараторила мне на ухо без пауз, как ее отец бежал в Ниццу в разгар гражданской войны, в 1922-м. Ему повезло — удалось морем выбраться из Крыма. Ее отец был русский, белогвардеец. Потом десять лет он прослужил портье в отеле «Негреско», в Ницце. У белогвардейцев была выправка, ив отелях на Лазурном берегу пошла такая мода — нанимать в портье бывших русских офицеров. Поскольку они были аристократы — пусть потерявшие все, но аристократами оставшиеся, — это добавляло шику отелям люкс, да и второразрядным тоже, в Каннах, в Ницце и в Ментоне.

— Вы говорите по-русски? — спросил меня старик.

Нет, я не говорил по-русски, хотя немного понимал по-русски, в городе, где я родился, на самой границе с бывшим Советским Союзом, звучала русская речь, я все время видел русских, когда был маленьким, русских, которые приезжали с мелочной торговлей, продавали кофе и золотые кольца и покупали бархат и румынскую водку.

— Папочка работает над книгой, — шепнула мне, снова на ухо, мадам Детамбель, как будто я был ученик, которого вызвали к доске и который глухо замолчал после первых же фраз.