Матей Вишнек - Синдром паники в городе огней

English is for the men, french for the women and german for the horses. Английский — для мужчин, французский — для женщин и немецкий — для лошадей, — гласит пословица (английская, само собой). Не то чтобы она мне безумно нравилась, но я помню, что тридцать пять лет назад я записал ее в тетрадку и с тех пор не забывал.

Поскольку Фавиола любила меня за мой акцент, я время от времени задумывался, а не попадают ли другие мужчины в ее постель тоже из-за их акцента. Потому что Фавиола была существом капризным. Уверенности, что она завоевана окончательно, не появлялось никогда. Бывало, что утром она просыпалась надутая и просила меня немедленно уйти.

— Вы слишком мало говорили со мной сегодня ночью, прошу вас уйти.

Что мне оставалось? Я уходил, поблагодарив ее за нежность, которую она мне все же уделила. Каждая ночь, проведенная с Фавиолой, как бы она ни разворачивалась, была большим подарком для такого, как я, перевалившего за пятьдесят.

— Напишите мне любовное письмо, если хотите прийти еще раз, — сказала мне Фавиола тоже вот так, в одно прекрасное утро, когда она выставила меня вон сразу после восхода солнца за то, что я был чрезмерно молчалив.

— Хорошо, мадемуазель, напишу, — сказал я.

— Да смотрите, чтобы письмо было сногсшибательное, — уточнила она, захлопывая за мной дверь.

Если Жорж, хоть и постепенно, но привык жить без новостей, то его пес Мадокс переживал информационный голод как наказание. Во избежание соблазна купить газету, прослушать выпуск новостей по радио или наткнуться в какой-нибудь витрине на включенный телевизор, Жорж дал себе зарок никогда не спускаться вниз из салона на втором этаже кафе «Сен-Медар». Он сам наложил на себя эту епитимью — тотальное отрешение от информации. А мы все с восхищением наблюдали за его стараниями больше не знать, что происходит в мире. Впрочем, и мы в наших беседах избегали животрепещущих тем, а говорили о Прусте, о склонении собственных имен в русском языке, о теории интерактивных грамматик, о разных воображаемых путешествиях, о символике единорога на средневековых шпалерах и так далее и тому подобное.

Вот только Мадокс страдал, и это было видно невооруженным взглядом. Тишину, которая царила в его новом жизненном пространстве, он воспринимал как шок — настолько он привык жить подле включенного телевизора и в звучном контексте радиоприемника, изливающего новости непрерывным потоком. Поскольку Жорж больше не спускался вниз погулять с Мадоксом, эта обязанность перешла к нам: к мсье Камбреленгу, ко мне, к Пантелису, к горбуну, который по-прежнему оставался безымянным, к Хун Бао, к глухонемому подростку и даже к мадемуазель Фавиоле тогда, когда у нее не было сломанной ноги.

Факт прогулки будоражил Мадокса необыкновенно, не только тем, что он наконец получал право делать малые дела и общаться через созвездие запахов с другими собаками, но и тем, что он мог подходить к газетным киоскам.

Вначале я не отдавал себе отчета в том, почему Мадокс тянет меня с такой силой в определенном направлении, а именно вверх по рю Муфтар, где в доме № 73 располагался книжный магазин, торговавший кроме книг газетами и журналами. Мадокс приближался к этому месту как к источнику жизни, взвинченный до предела: глаза вытаращены, язык высунут, шерсть дыбом, хвост так и ходит из стороны в сторону. Трудно сказать, что видел и что чувствовал Мадокс, подступая к газетам и журналам, щедро наваленным у входа в полном беспорядке, иногда просто грудой, которую хозяин, бывало, оставлял даже мокнуть под дождем. Может быть, Мадокс чувствовал запах типографской краски, запах газеты или просто-напросто обонял информацию. Так или иначе, дойдя до газетного развала, Мадокс, счастливый, садился перед ним и не хотел уходить.

Я иногда пытался угадать, на что же смотрит Мадокс. Он никогда не вперялся в одну точку. Нет. Мадокс явно просматривал заголовки и фотографии. Окинув взглядом названия газет («Либерасьон», «Фигаро», «Монд», «Эко», «Паризьен» и т. д.), он пробегал главные шапки и картинки на первых полосах. То, что Жоржу удалось мало-помалу вытравить из мозга — зависимость от СМИ, — Мадоксу не удалось. Слишком поздно. Мадокс уже не мог жить без стрекота новостей, этот стрекот был той питательной средой, в которой он вырос и в которой получил воспитание.

Когда его выгуливала мадемуазель Фавиола, Мадокс инстинктивно тянул ее в другую сторону, по рю Монж, к университету Жюсье. Неподалеку от университета гнездилось несколько мастерских по починке компьютеров, где можно было купить и бэушные экземпляры. Они всегда были выставлены в витринах, а некоторые включены, и Мадокс останавливался, чтобы поглазеть на движущиеся картинки.