Джастин Халперн - Пи*ец, сказал отец

— Не желаю знать, что там у вас творится, — отрезал он.

— Пап, да мы ничего дурного не делаем.

— Ты меня не понял. Мне все равно, что там у вас творится. Это называется «апатия». Посмотри в словаре.

Да, я жил отдельно, но раз в неделю все равно появлялся дома, чтобы постирать белье, обчистить холодильник и попользоваться на халяву всем, чем успевал за время побывки.

— Врываешься, когда тебе на ум взбредет, прикарманиваешь все что приглянется. Засранец! Можно подумать, ты эсэсовец, бля, а я в нацистской Германии живу! — сказал папа однажды.

И основания у него были: только-только он намазал бейгл творожным сыром, вышел на минутку в сад полить розы и, вернувшись, увидел, что я его бейгл доедаю.

Но я всегда чувствовал: папа рад меня видеть, хотя ни за что в этом не сознается. Обычно я приезжал вечером, когда он возвращался с работы, и мы беседовали по душам о том, что происходило в нашей жизни. Впервые у меня появилось ощущение, что я общаюсь с папой на равных, как взрослый. Мы постепенно сближались, становились добрыми друзьями. Однажды в конце июня, когда он попросил меня в пятницу помочь ему с одной затеей в саду, я осознал: барьеры, разделяющие нас, почти рухнули.

— В пятницу приходи в четыре. И не опаздывай: не хочу дотемна копаться. Потом съездим поужинаем: я угощаю.

Для папы его сад — святое. Сад он растит с 1972-го, когда купил дом в Пойнт-Ломе. За истекший период сад заполонил весь участок — ни дюйма не пустует. Папа сажал не только цветы, но и помидоры, салат, даже кукурузу. Он обожает свой сад, почти все свободное время скрупулезно за ним ухаживает. И не подпускает к посадкам абы кого. В ту пятницу он собирался поставить шпалеры для помидоров. Эту работу нелегко выполнить в одиночку, но папа обычно даже с трудными делами справлялся без помощников. Однажды, в далекой юности, я попытался ему подсобить. Когда я сворачивал железную сетку в рулон, рука у меня случайно соскользнула, сетка распрямилась и хлестнула папу по ноге.

— Еб твою мать! — завопил он от боли. И заорал на меня: — Брысь! Брысь отсюда и больше не подходи!

Теперь вы понимаете: папина просьба помочь ему в саду очень много для меня значила. Он запросто мог обойтись и без меня, но захотел, чтобы я с ним поработал!

В четверг я готовился к экзамену по масс-медиа вместе с моей однокурсницей Стейси. Мы оба предпочли прослушать этот курс летом — зимой было недосуг. Надо сказать, что в Стейси я был тайно влюблен. Но не пытался назначить ей свидание и даже не намекал на свои чувства — в основном потому, что у нее был парень. Но даже будь она свободна, я вряд ли осмелился бы ей открыться. Стейси была блондинка с пышным бюстом (он частенько фигурировал в моих сексуальных фантазиях). И вот в тот четверг, когда мы сидели в ее комнате на футоне и готовились к экзамену, Стейси приподняла голову от книги:

— Мне нужно кое-что тебе сказать. Мы с Питером расстались.

С этой самой фразы начинались девяносто шесть процентов моих фантазий для мастурбации.

— Теперь мне не до учебы — в голову ничего не лезет. Не могу сосредоточиться, — продолжала Стейси. — Хочется как-то расслабиться. А тебе хочется?

— Хочется, — подтвердил я, пытаясь ничем не выдать своего ликования.

— Мы тут с девчонками собрались на Четвертое июля в Росарито. Выезжаем сегодня вечером. Мы уже и гостиницу заказали. Присоединяйся!

Даже скажи она: «Мы тут с девчонками хотим засунуть себе в зад самодельные ракеты. Подожжем их и запулим в полицейский участок. Присоединяйся!» — я бы согласился!

Я попросил пятнадцать минут на сборы и, еле удерживаясь, чтобы не пуститься в пляс, побежал к своей машине и нажал на газ. От радости я аж вспотел. К сожалению, мой «олдсмобиль брухэм» никогда не развивал больше пятидесяти семи миль в час, и добирался я дольше, чем надеялся. Дрожащими от волнения руками я пошвырял в рюкзак несколько маек, плавки и все попавшиеся презервативы — штук тридцать. Вернулся на своей машине к дому Стейси. Там я, три ее лучших подруги и сама Стейси погрузились в «чейви-блейзер» одной из девушек и покатили в Мексику.

Росарито — курортный городок неподалеку от Тихуаны. Он мало чем отличается от дешевых трибун в Фенвэй-Парке на матчах «Янкиз» с «Ред сокс»: грязно, тесно, тысячи бухих американцев орут во всю глотку и кидают мусор себе под ноги. И все-таки Росарито не лишен своеобразного очарования. Главные достоинства: смешные цены и либеральные правила торговли спиртным (если тебе уже есть восемнадцать, бери сколько хочешь, а в Калифорнии надо ждать, пока тебе исполнится двадцать один). Мы ехали по хайвэю Пасифик-Кост, всю дорогу глушили «Текате» и вслух предвкушали, как упьемся, едва переехав границу.