Артур Хейли - На высотах твоих

— Другими словами, — тихо произнес Уоррендер, — давайте цепляться за привилегии, которые нам повезло получить от рождения.

По губам заместителя министра скользнула мимолетная усмешка.

— Как я только что отметил, мы оба реалисты.

— Может быть, вы и правы. — Харви Уоррендер побарабанил пальцами по столу. — Есть целый ряд вещей, по поводу которых я никак не могу прийти к определенному мнению, и обсуждаемый вопрос как раз относится к этой категории. Но в одном я абсолютно уверен — народ нашей страны несет ответственность за наши законы об иммиграции, и необходимо заставить народ наконец-то осознать это. Но люди никогда не смогут этого осознать, пока мы виляем вокруг да около. Вот почему, пока я сижу в этом кресле, мы будем неукоснительно блюсти букву закона вне всякой зависимости от того, что она гласит.

— Браво! — врастяжку проговорил заместитель министра, расплываясь в улыбке.

Наступила пауза, во время которой взгляд Харви Уоррендера устремился куда-то поверх головы заместителя. Даже не оборачиваясь, Хесс знал, на что смотрит министр — на выполненный маслом портрет молодого человека в форме Королевских канадских ВВС. Картина была сделана с фотографии сына Харви Уоррендера после того, как юноша погиб на поле боя. Бывая в этом кабинете, Клод Хесс уже не раз замечал, как глаза отца, будто прикованные, останавливаются на портрете, а иногда они даже заговаривали на эту тему.

Уоррендер, словно в подтверждение того, что знает, о чем думает Хесс, произнес:

— Я очень часто думаю о сыне.

Хесс медленно кивнул. Вступление к беседе было ему хорошо знакомо, и иногда он избегал ее продолжения. Но сейчас решил поддержать разговор.

— У меня никогда не было сына, — сказал Хесс. — Одни дочери. Мы с ними прекрасно ладим, но мне всегда казалось, что между отцом и сыном существуют какие-то особые отношения.

— Так оно и есть, — подтвердил Харви Уоррендер. — И они никогда не умирают — для меня, во всяком случае. — Он продолжал задушевным голосом, в котором звучала неподдельная теплота. — Я столько раз задумывался, кем мог бы стать мой сын. Он был великолепным мальчиком, всегда изумительно храбрым. Смелость была его отличительной чертой. И погиб он героически. Я часто говорю себе, что мне есть чем гордиться.

Заместитель министра задумался, а самому ему — одним ли только героизмом запомнился бы ему самому его сын? Но министр, казалось, сам того не подозревая, несчетное число раз повторял и повторял одно и то же и себе, и другим. Порой Харви Уоррендер так увлекался живописанием мельчайших подробностей яростного воздушного боя, в котором погиб его сын, что уже трудно было отличить, где кончается его скорбь и начинается культ героя.

Время от времени эта его странность становилась в Оттаве темой оживленных, но большей частью снисходительно благосклонных пересудов. «Горе способно на самые неожиданные проявления, — мелькнула у Хесса мысль, — иногда даже оборачиваясь пародией на самое себя». Он почувствовал радостное облегчение, когда в голосе его начальника вновь зазвучали деловитые нотки.

— Ладно, — сменил тему Уоррендер, — давайте поговорим об этом ванкуверском эпизоде. Я хочу быть уверен в том, что мы абсолютно чисты с юридической точки зрения. Это очень важно.

— Да, понимаю. — Хесс кивнул головой и показал на принесенную с собой папку. — Я еще раз перечитал все донесения, сэр, и твердо уверен в том, что у вас нет оснований для беспокойства. Меня только несколько тревожит одна вещь.

— Газетная шумиха?

— О, нет. Этого следовало ожидать. — На самом деле шумиха тревожила Хесса, который был убежден, что политический нажим вынудит правительство вновь пойти в обход закона об иммиграции, как это уже случалось много раз. Сейчас, однако, он, очевидно, оказался не прав. Хесс продолжал: — Меня беспокоит, что у нас в Ванкувере в настоящее время нет никого из ответственных сотрудников. Наш региональный директор Уиллиамсон болен и только через несколько месяцев приступит к работе — если вообще сможет.

— Да, теперь припоминаю, — проговорил Уоррендер.

Он взял сигарету, предложив другую своему заместителю, и они оба закурили.

— В обычных обстоятельствах я бы не стал тревожиться, но если нажим на нас будет усиливаться, а я предчувствую, что так и произойдет, то мне хотелось бы, чтобы там у нас был человек, на которого я мог бы лично положиться, который мог бы справиться с прессой.

— Полагаю, вы уже что-то придумали.