Артур Хейли - На высотах твоих

Они помолчали, потом он продолжал, тщательно подбирая слова:

— Ты ведь понимаешь, дорогая, что если бы мне задали такой же вопрос за стенами этого дома, то ответ был бы отрицательным. Мне бы пришлось сказать, что война отнюдь не неизбежна, потому что всякий раз, когда признаешь неизбежность войны, ты как бы еще чуть-чуть нажимаешь на спусковой крючок давно взведенного курка.

Маргарет поставила перед ним чашку кофе и спросила:

— Тогда, конечно, лучше не признаваться в этом — даже самому себе. Разве не лучше продолжать надеяться!

— Если бы я был обыкновенным гражданином, — ответил муж, — я, наверное, именно так бы себя и обманывал. Думаю, это было бы нетрудно — не зная, что происходит на самом деле. Но глава правительства не может позволить себе роскоши подобного самообмана. Во всяком случае, если он намерен служить народу, который ему доверился, — так, как ему подобает.

Он помешал кофе, глотнул, не ощущая его вкуса, и отставил чашку.

— Война неизбежна. Рано или поздно, — медленно произнес Джеймс Хауден. — Война неизбежна потому, что она всегда была неизбежна. И всегда будет неизбежна. Всегда, пока человеческие существа сохраняют способность ссориться и приходить в ярость. Не важно, из-за чего. Видишь ли, война — это всего лишь ссора маленьких человечков, увеличенная в миллион раз. Для того чтобы избавиться от войн, необходимо избавиться от последних остатков человеческого тщеславия, зависти и злобы. Это же невозможно.

— Но если все обстоит именно так, — запротестовала Маргарет, — тогда ничего не имеет значения, вообще ничего.

Муж покачал головой, не соглашаясь:

— Не правда. Борьба за выживание имеет значение, потому что она сохраняет жизнь, а жизнь — это захватывающее приключение.

Он повернул голову, всматриваясь в лицо жены.

— Для нас жизнь была именно такой. Или ты хотела бы жить по-другому?

— Нет, — призналась Маргарет Хауден. — Не думаю.

Его голос зазвучал с новой силой:

— О, я знаю, что говорят о ядерной войне. Она, мол, сотрет все с лица Земли и уничтожит на ней всю жизнь. Но если задуматься, то такие же предсказания конца света вызывало появление любого оружия — от заряжаемой с казенника пушки до авиационной бомбы. А знаешь ли ты, что, когда изобрели пулемет, кто-то подсчитал, что двести пулеметов за тысячу дней способны уничтожить население Земли?

Маргарет отрицательно покачала головой. Хауден продолжал, не останавливаясь:

— Человечество пережило страшные напасти вопреки всякой логике. Ледниковый период и Всемирный потоп, например, это всего лишь две, которые нам известны. Ядерная война — это, конечно, беда, и я бы отдал свою жизнь, чтобы ее предотвратить. Однако любая война — это беда, ведь все мы умираем только один раз. А ядерный взрыв, может быть, куда более легкий путь на тот свет, нежели некоторые старомодные способы — вроде стрелы в глаз или распятия на кресте.

Цивилизацию мы, правда, отбросим назад. С этим никто спорить не станет, и, возможно, мы вновь погрязнем во тьме и невежестве, если, конечно, считать, что сейчас мы из них выбрались. Мы растеряем множество умений и знаний, в том числе, надеюсь, и касающихся того, как производить атомные взрывы, что, может быть, совсем неплохо.

Но всеуничтожение? Нет! В это я не верю! Что-нибудь да выживет и выползет из-под развалин и попытается начать сначала. Вот самое худшее, что может случиться, Маргарет. Я убежден, что наша страна — свободная часть мира — заслуживает лучшей участи. Если только сейчас мы предпримем правильные шаги и используем отведенное нам время.

С последними словами Джеймс Хауден поднялся на ноги. Он пересек гостиную и обернулся.

Не сводя с него глаз, Маргарет тихо проговорила:

— Ты ведь используешь его, правда? Время, что нам осталось?

— Да. — Выражение его лица смягчилось. — Наверное, я не должен был тебе говорить всего этого. Расстроилась?

— Грустно стало. Мир, человечество — как бы ты ни называл — у нас так много всего, и все это мы хотим растерять… — После паузы она добавила с сочувствием: — Но ведь тебе нужно было с кем-то поделиться…

Он кивнул:

— Не так уж много людей, с которыми я могу говорить открыто.

— Тогда я рада, что ты выговорился.

По привычке Маргарет стала приводить в порядок кофейный сервиз.

— Поздно уже. Не подняться ли нам наверх?

Он покачал головой:

— Нет еще. Но ты ступай, я приду попозже.

На полпути к двери Маргарет приостановилась. На ломберном столике а-ля шератон [9] Стиль мебели XVIII века. лежала стопка бумаг и газетных вырезок, присланных сегодня днем из парламентской канцелярии Хаудена. Она подняла тонкую книжицу.