Михаил Вивег: Игра на вылет

— Шалкова forever! — смеется она.

— Точно так, Марта, — отвечаю я серьезно. — Шалкова forever!

Она ездит на машине, но лишь двумя изученными маршрутами: каждую пятницу за покупками в Гибернову и раз в две недели к родителям в Врхлаби — после ухода на пенсию они продали пражскую квартиру и купили там маленький дом. Иных маршрутов у нее нет. Целыми днями ее вишневое «рено» стоит на одном месте (зимой это зачастую единственное засыпанное снегом авто на улице, а летом, когда она ставит его ближе к парку, оно бывает в течение недели запорошено тонким слоем золотой пыльцы, на которой дети рисуют непристойные картинки). В прошлом году — на семилетие после развода — она получила «рено» от Джефа ко дню рождения.

— Чего ты добиваешься? — спросила она.

— Теперь только одного: чтобы вы были живы.

Это, мол, самый безопасный автомобиль в своем классе.

Трассу в Врхлаби она знает назубок, каждый знак, каждый поворот; но когда ей приходится — как сейчас — перестраиваться в другой ряд с уже привычного, она сразу теряет уверенность.

— Мама, — подшучивает над ней Алица, — а что ты будешь делать, когда здесь проложат тридцатикилометровый объезд?

Естественно, она тоже об этом подумывала. Она внимательно смотрит на задние колеса идущего впереди «форда». Полный контроль в любую погоду: ламелей на наших покрышках на шестьдесят процентов больше, чем на любых других! — снова ударяет ей в голову телереклама, и она досадует на себя.

— Съеду на обочину, включу аварийку и вызову эвакуатора.

Коротким взглядом Ева окидывает дочь: что-то в ее улыбке почти болезненно напоминает Джефа в ту пору, когда она впервые приметила его. Тогда ему не исполнилось и шестнадцати, он на сантиметр был ниже ее. Потом, конечно, быстро ее перерос.

Паркуясь во дворе позади дома, она замечает стоящего за оконной шторой отца, он не отодвигает ее, словно почему-то хочет оттянуть минуту, когда выйдет из дому — поздороваться. Словно какое-то время ему нужно для размышления. Возвращение единственного, не оправдавшего надежд ребенка, думает Ева.

«Ты наше все. Наша гордость. Не забывай этого», — так всегда говорила ей мама.

Разумеется, о сорокалетних дочерях так уже не говорят. Ей хотелось бы верить, что она по-прежнему их «все» или хотя бы «почти все», пусть даже этих слов она не слышала от них уже многие годы. Возможно, потому, что это «почти все» ни с того ни с сего обрело образ стареющей разведенки с ребенком. Она понимает, что не оправдала их надежд. Ее воспитывали как нельзя лучше. Жертвовали всем ради нее. Буквально холили ее. Сколько одних только дорогих кремов для загара и масел перевели, умащивая ее каждый год на Макарске… А как она отблагодарила их? Развелась, а теперь ко всему еще начинает стареть. Прости, папочка, у твоей красивой девочки варикозное расширение вен… Она вздыхает: воздух здесь, естественно, чище, острее, чем в Праге. Сразу же за крышей гаража виден серо-зеленый склон Жали. Отец выходит из дома: он в лыжных штанах — это коробит Еву. Мама идет следом; несет дымящуюся кастрюлю и ставит ее на ступеньки. Шестьдесят лет жили в Праге на Виноградах — и вот извольте, думает Ева.

— Привет! — выкрикивает она нарочито бодро.

Алица бежит к бабушке, обнимает ее. Бабушка улыбается, но глаз с кастрюли не сводит.

— Дай-ка мне ключи, поставлю машину как надо, — просит Еву отец.

Недоумевая, она протягивает ему ключи и только тогда замечает, что автомобиль стоит как-то косо, половиной переднего колеса упираясь в низкий песчаниковый бордюр, окаймляющий клумбу ирисов. Букеты на Душички, День поминовения. Каковы букеты, таково и настроение. Отец тяжело садится за руль, отодвигает назад сиденье, включает мотор и прислушивается; потом дает задний ход, два решительных маневра, и машина — на месте. Оставаясь в ней, отец опускает стекло.

— И вправду недурна штучка, — говорит он.

— Вчера здесь был Джеф, — сообщает Еве мать.

Ева молчит.

— Тебе бы взять пару-тройку уроков, потренироваться немного, — говорит отец, вылезая из машины.

— Хорошо. Благодарю за теплую встречу.

Отец, махнув рукой, обнимает ее за плечи.

— Ну здравствуй, — улыбается он наконец.

Пока она жила с Джефом, рулил практически всегда он; подобно многим другим женатым мужчинам, руль он не прочь был доверить ей только в том случае, когда опрокидывал рюмку-другую. Водить машину с подвыпившим Джефом она ненавидела. Из-за своей неопытности она требовала, чтобы он указывал дорогу и помогал ей, но ее беспокойные вопросы (Куда теперь? Быстро! У кого преимущество? У меня иль у этого грузовика?) он либо с пьяной беззаботностью пропускал мимо ушей, либо раздраженно повышал голос.