Люциус Шепард - Новый американский молитвенник

— Ты меня слышишь? — спросила Сью.

— Да.

Снова раздался щелчок зажигалки, потом голос:

— В тот вечер, в субботу… то, что тогда случилось, вернее, то, чего не случилось, — это тоже повлияло на твой отъезд? Если да, то можешь не беспокоиться, такого больше не повторится. Это была моя ошибка.

— Не ошибка, скорее неправота.

Она засмеялась.

— Ну вот, теперь я целый день буду над этим голову ломать.

— Я просто хотел сказать, не мне судить, что ошибка, а что нет.

— Ну, хорошо. — Что-то защелкало, как будто она постукивала карандашом по столу или трубке телефона. — Только, пожалуйста, когда будешь принимать решение, не думай о том, что произошло тем вечером. Если хочешь, можем это обсудить.

— Было бы неплохо, только сейчас я немного занят.

— Ты не один?

— Угадала.

— Ну ладно, можно и другое время найти. Я просто хотела убедиться, что события того вечера не повлияют на твое решение.

— Меня интересует только настоящее. О будущем я пока вообще не думаю.

— Вот и не спеши. Оно никуда от тебя не денется. — К Сью вернулся ее обычный жизнерадостный корпоративный тон. — Мы все уверены, что в будущем ты останешься с нами.

Когда я повесил трубку, Тереза спросила:

— Это была Сью?

— Угу.

— Хорошие новости?

Я вкратце пересказал ей содержание нашей беседы, она удовлетворенно хмыкнула и сказала:

— Она права. Незачем без нужды закрывать перед собой все двери. — Потом допила сок. — Не поможешь мне в магазине? Привезли товар. Если ты не занят, то займись, пожалуйста, распаковкой.

Я поднялся на ноги.

— Что привезли?

— Кольца для ключей с брелоками-игуанами. Маленькие такие сушеные игуанки с кольцами для ключей во рту. — И она неодобрительно наморщила нос. — По-моему, гадость ужасная, но продаваться наверняка будут.

Крохотные игуанки с цепочками для ключей; овсяное печенье в форме штата Аризона с изюминками вместо главных городов; кулоны-водовороты в стиле нью-эйдж из Седоны; плюшевые мишки в чирлидерских юбочках и свитерах с эмблемой Аризонского университета на груди; набивные чучела ядозубов; пластиковые койоты; сушеные змеиные гремучки; куски окаменевшего дерева; виды Раскрашенной пустыни, нарисованные на ручных пилах, напечатанные на майках, отштампованные на кофейных чашках; изготовившиеся к нападению скорпионы в стеклянных пресс-папье — среди этого страшноватого отродья американской коммерции я чувствовал себя как дома, потому что сам был продуктом не менее странным, чем они, и это меня успокаивало. Когда люди просили меня сфотографироваться с ними, я с удовольствием соглашался, потому что в магазине, на собственной территории, ощущал себя всего лишь торговцем, который написал книгу, а не культурным феноменом. Ужасы турне как-то съежились и померкли перед крохотной армией чучел и пластиковых игрушек, безжизненно пялившихся из корзин и выставочных шкафов. А также перед жителями Першинга. Теперь, когда их город попал под лучи прожекторов, а бизнес начал процветать, они преисполнились к нам с Терезой любовью и неоднократно прикрывали нас от журналистов, без которых в Першинге не проходило ни дня, либо предупреждая об их появлении звонком, либо неправильно показывая дорогу к нашему магазину. Мы стали проводить с соседями больше времени: то останавливались выпить где-нибудь по дороге, например у Скотти, то ходили обедать в гриль-бар «Столовая гора» — Тереза не любила готовить.

Нэнси Белливо, которой, как я уже упоминал, принадлежало это заведение, стала героиней молитвы, вызвавшей самые жаркие споры. Бывшая танцовщица (а заодно, как поговаривают, и проститутка) из Лас-Вегаса, Нэнси и в сорок один оставалась чрезвычайно привлекательной женщиной — лицо у нее слегка усохло, но зато в выбеленных солнцем светло-русых волосах седины не было ни капли, а фигура так и осталась образцовой, что ее обладательница любила подчеркивать джинсами и свитерами в обтяжку. Неоновая вывеска на крыше ее бара была скопирована с нее самой, а ее миниатюрные копии висели в каждой обтянутой кожей кабинке. Нэнси и сама нередко принимала позу безликой неоновой красотки с вывески, ждущей посетителей, — руки на бедрах, левая нога впереди, правая чуть сзади, — словно рекламируя себя. Компанейская, бесстыжая, да еще и, по отзывам ее многочисленных жертв, серийная сердцеедка, она, несмотря на все несходство с Терезой, была, до моего прибытия в Першинг, ее единственной подругой.